– Мама, – вдохнула Хекс.
Женщина снова посмотрела на нее, теперь она точно также внимательно рассматривала лицо Хекс. – Воистину... ты так красива.
Хекс коснулась своей щеки. – Как...
Послышался шокированный голос Тормента. Он тоже спросил:
– Да... Как?
Женщина, прихрамывая, снова шагнула немного вперед, и Хекс сразу захотелось знать, кто или что причинило ей боль: хотя в этом не было никакого смысла – да, ей сказали, что ее настоящая мать умерла во время родов, но, черт возьми, она не хотела, чтобы что-то плохое случилось с этим печальным, прекрасным созданием в черной мантии.
– В ночь твоего рождения, дочь моя, я... Я умерла. Когда нашла дорогу в Забвенье, мне было отказано во входе. Но всемилостивая Дева-Летописеца, позволила мне уединиться на Другой Стороне, где я и оставалась все это время, прислуживая Избранным в качестве кары за свою... смерть. Я до сих пор служу одной из них, и пришла сюда, на эту Сторону, чтобы ухаживать за ней. Но... По правде говоря, главной причиной моего визита сюда стало желание, наконец, на тебя взглянуть. Я долгое время наблюдала за тобой и молилась в Святилище... и теперь, когда ты предо мной, я думаю... Я прекрасно понимаю, что придется очень многое тебе рассказать и объяснить, что может разозлить тебя и расстроить... Но если ты захочешь открыть мне свое сердце, я очень хотела бы чтобы между нами родилась... привязанность. Я понимаю... что может быть уже слишком поздно...
Хекс моргнула. В своем парализованном состоянии это все, что она могла сейчас сделать... а также ощущать невероятную печаль женщины.
В конце концов, в попытке понять хоть что-нибудь, она пыталась проникнуть в разум женщины в черных одеждах, что стояла перед ней, но смогла зайти не слишком глубоко. Конкретные мысли или воспоминания, как и у Тормента, были блокированы для ее восприятия. Эмоциональный контекст присутствовал, но подробностей не было.
Но в любом случае она знала, что женщина говорит правду.
И не раз она чувствовала себя брошенной той, кто родила ее, она не станет делать глупостей. Обстоятельства ее зачатия, если учесть, кем был ее отец, вряд ли были радостными.
Более того, они наверняка были ужасными.
Хекс всегда чувствовал, что была проклятьем для матери, родившей ее на этот свет. И что теперь, когда они встретились лицом к лицу? Она не чувствовала никакой злобы к этой тихой, напряженной фигурке, что стояла перед ней.
Хекс поднялась на ноги, ощущая отчаяние и неверие, что испытывал сейчас Тормент, и понимала его чувства. Но она не отвернется от такой возможности... от такого подарка, который преподнесла ей судьба в ночь ее замужества.
Она медленно пошла по ковру. Подойдя к матери, она заметила, что женщина гораздо ниже ее ростом, тоньше и пугливей.
– Как зовут тебя? – хрипло спросила Хекс.
– Я... Ноу-Уан[139], – послышался ответ. – Я Ноу-Уан.
Пронзительный свист заставил всех повернуть головы в сторону двери. Там стоял Джон, рядом с ним его сестра-королева, и он держал в руке маленький красный мешочек с надписью ДРАГОЦЕННОСТИ МАРКУСА РЭЙНХАРДА[140], осн. в 1893 году.
Джон явно был не на тренировке. Он и Бэт наведались в человеческий мир... чтобы выбрать обручальное кольцо.
Хекс оглядела всех собравшихся и раскинувшуюся перед ней картину: Тормент возле чемодана-шкафа от Луи Виттон, Джон и Бэт в дверях, Ноу-Уан у кровати.
Она будет помнить этот момент до конца своих дней. И хотя в голове у нее роилось больше вопросов, чем ответов, она нашла в себе силы озвучить ответ на немой вопрос Джона о том, кем является ее загадочная гостья.
И на самом деле, именно благодаря ему она смогла ответить на этот вопрос: всегда смотреть вперед. Много всего произошло в прошлом, что было лучшее оставить в анналах истории. Здесь, в этой комнате, с этими людьми, она должна смотреть только вперед.
Откашлявшись, она сказала громко и четко: – Джон... это моя мать. И она будет со мной на свадебной церемонии.
Джон, казалось, совершенно растерялся, но быстро взял себя в руки. Как истинный джентльмен, он подошел к Ноу-Уан и низко ей поклонился. После этого показал жестами, а Хекс хрипло перевела.
– Он сказал, что благодарен тебе за твое присутствие здесь в эту ночь, и что ты всегда желанный гость в нашем доме.
Ноу-Уан приложила ладони к щекам, ее явно переполняли эмоции. – Спасибо... Вам. Спасибо.
Хекс не любила объятия, но чертовски хорошо умела поддерживать людей. Вот и сейчас она схватила ужасно тонкую руку своей матери, чтобы та не упала на ковер.
– Все хорошо, – сказала она Джону, который явно переживал, что расстроил бедную женщину. – Подожди… не смотри туда, тебе нельзя видеть мое платье.
Взгляд Джона застыл на полпути.
Да, трудно понять, что было самым сильным шоком: ее мать, что показалась впервые за триста лет. Или тот факт, что, да, она решила втиснуть свою задницу в свадебное платье.
Жизнь непредсказуемая штука, не так ли.
И иногда не все ее сюрпризы плохи, даже наоборот.
Один... Джон.
Второй… Платье.
Третий... Ее мать.
Ночь сегодня была очень хорошей, в самом деле.
– Ну, нам уже пора спускаться, – сказала она, подходя и закрывая дверцы чемодана. – Я должна одеться... не хочу опаздывать на собственную свадьбу.
Потом она вытолкала чемодан-шкаф из комнаты, отклонив помощь мужчин, и попросила Ноу-Уан и Бэт остаться с ней. В конце концов, раз уж здесь ее мать и сестра Джона, им всем необходимо познакомиться поближе... и лучший способ сделать это – помочь ей одеться для будущего мужа.
Для ее мужчины.
Для любви всей ее жизни.
Сегодняшняя ночь, на самом деле, – самое лучшее, что когда-либо случалось с ней.
Глава 74
Джон Мэтью был вынужден стоять в стороне и наблюдать, как его шеллан выталкивает в коридор чемодан размером с Шевроле с помощью его сестры... и ее матери?
Он восторгался этими женщинами, но не тяжестью, которую они тащили. Хотя понимал, что трясти мышцами сейчас совсем не время. Если Хекс понадобится помощь, она попросит о ней.
Удивительное дело, у нее хватило сил справиться самой.
И да, на самом деле... это чертовски возбуждало – и он не собирался лгать по этому поводу.
– Ты уже решил, что наденешь? – угрюмо спросил его Тормент.
Взглянув на парня, Тор понял, что тот только что испытал потрясение. И пребывал в глубочайшем шоке. Но судя по напряженной линии бровей и сжатой челюсти, обсуждать свое состояние он не собирался.
