припоминая утреннее происшествие.
– Да, не повезло, – рассеянно посочувствовала Лусилла: это не было из ряда вон выходящим событием. Но последующие слова Эгерта привлекли ее внимание.
– Я только пытался оказать Конуту любезность. Хотя какую, к черту, любезность? Я спас ему жизнь!
Лусилла вся обратилась в слух. Эгерт продолжал.
– Он уже почти вывалился из окна. Сумасшедший! Ты знаешь, мне кажется, половина этих профессоров с приветом. Что ни говори, но если бы я не вошел в ту минуту, он бы разбился. Выпал бы прямо во двор. Понимаешь, – добавил он возбужденно, – сегодня я немного задержался.
– Эгерт!
– Что случилось?
Лусилла набросилась на него с упреками.
– Ты не должен был опаздывать! Ты ведь знаешь, как Мастер Конут тебе доверяет. В самом деле, ты просто обязан быть внимательнее.
Она не на шутку рассердилась. Эгерт задумчиво посмотрел на нее и умолк. Утро уже не казалось ему таким безоблачным и прекрасным. Внезапно юноша схватил Лусиллу за руку и заговорил очень серьезным тоном:
– Лусилла, давай заключим временный брак. Я знаю, здесь я всего лишь стипендиат, и мои шансы невелики. Но скоро все будет по-другому. Послушай, что я придумал. Я брошу занятия математикой. Ребята с медицинского факультета говорят, что там много интересных тем для исследования, например, в области эпидемиологии, а там математические знания мне пригодятся. Я не требую от тебя обещания на десять лет. Мы можем возобновлять договор каждый месяц. И если ты не захочешь его продлевать, клянусь, я не буду настаивать. Но только позволь мне попытаться сделать так, чтобы ты захотела остаться со мной. Прошу тебя, давай поженимся!
Он замолчал, глядя на девушку. На его открытом загорелом лице застыло ожидание. Но Лусилла избегала встречаться с ним взглядом.
Спустя мгновение Эгерт примирительно кивнул головой.
– Ну ладно. Конечно, где мне тягаться с Мастером Конутом!
Лусилла нахмурилась.
– Эгерт, я надеюсь, ты не станешь считать… Я имею в виду, именно потому, что ты решил, что я интересуюсь Мастером Конутом, я надеюсь…
– Нет, – усмехнулся он. – Я не дам ему выпасть из окна. Но ты знаешь, Лусилла, хотя ты такая хорошенькая, сомневаюсь, что Мастер Конут подозревает о твоем существовании.
Психоаналитик проводил Конута до двери. Он был в ярости, что не продвинулся ни на шаг, – нет, не с Конутом, а в этом деле в целом.
– Мне очень жаль, но я больше не могу откладывать свои дела, – решительно сказал ему Конут.
– Боюсь, это произойдет, если ваши попытки увенчаются успехом.
– Но ведь вы собираетесь мне помочь? Или мы просто зря тратим время?
– Во всяком случае, это лучше, чем вообще не сопротивляться.
Конут пожал плечами в ответ на это логически непогрешимое утверждение. Психоаналитик продолжал уговоры.
– Вы не останетесь у нас даже на ночь? Наблюдение могло бы дать толчок к разгадке…
– Нет…
Психоаналитик колебался. Потом махнул рукой.
– Хорошо. Думаю, вам известно, что если будет принято соответствующее решение, вашего согласия не потребуется. Я просто передам вас в распоряжение Медицинского Центра.
– Конечно-конечно, – успокаивающе проговорил Конут. – Но ведь у вас ничего не вышло. Разве вы уже не пытались получить предписание в канцелярии Президента?
– Обычная чиновничья волокита, – проворчал психоаналитик. – Они не понимают, что программа психического здоровья нуждается в небольшой поддержке, хотя бы раз за столько лет…
Конут вышел, предоставив собеседнику бормотать дальше.
Во дворе на него обрушились жара и шум. Но Конут этого даже не заметил, он давно привык.
Он достаточно пришел в себя, чтобы думать о своем утреннем спасении без содрогания, даже с интересом. Ощущение противоречивое, с привкусом тревоги, но Конут уже был в состоянии взглянуть на вещи с другой стороны. Как нелепо! Убить себя! Самоубийства совершают люди отчаявшиеся, несчастные, а Конут вполне счастливый человек.
Даже психоаналитик вынужден был признать это. Он только потратил время даром, копаясь в туманных детских воспоминаниях Конута в поисках давнишней психической травмы, которая гнездилась бы в тайниках сознания Конута, исподволь отравляя его существование. У него не было никаких травм! Да и откуда им взяться? Его родители – Ученые – работали в этом же Университете. Он пошел в ясли прежде, чем начал ходить, затем развивающая с помощью игр школа для малышей, которой руководили лучшие в мире специалисты в области детского воспитания. Каждый ребенок там был окружен любовью и заботой и имел все, что рекомендовали лучшие детские психологи. Травма? Это невозможно. Не только потому, что подобного не случалось вообще, результат подтвердило и конкретное исследование личности Конута. Это человек, искренне увлеченный своей работой, и если он и чувствует недостаток любви и заботы, то, вне всякого сомнения, надеется обрести их в свое время. Ему просто не приходило в голову торопить естественный ход событий.
Конут вежливо отвечал на приветствия идущих навстречу студентов. Он даже начал насвистывать одну из мнемонических песен Карла. Ребята кивали ему и улыбались. Конут был популярным профессором.
Он прошел мимо Дома Гуманитариев, Дома Литераторов, Доврачебной помощи и Башни Администрации. По мере того как он удалялся от своего здания, он встречал все меньше знакомых лиц, но и незнакомые вежливо приветствовали его из уважения к одеянию Мастера. Над головами раздался пронзительный вой пролетающего высоко в небе самолета.
Гигантский изгиб стального Моста через бухту остался позади, но Конут все еще слышал шум бесконечного потока автомобилей; издалека доносился приглушенный расстоянием гул Города.
Конут остановился у двери телестудии, где должен был провести первую лекцию. Он бросил взгляд вдоль узкой городской улицы, на которой обитали те, кто не занимался наукой. Там была другая жизнь, там была тайна. Как ему казалось, более значительная, чем безмолвный убийца у него в мозгу. Но это не та проблема, которую он когда-нибудь сможет решить.
«Хороший преподаватель должен хорошо выглядеть» – гласил один из афоризмов Мастера Карла. Конут уселся за длинный стол и начал методично наносить тон на скулы. Пока он гримировался, бригада операторов наводила камеры.
– Вам помочь? – Конут поднял взгляд и увидел своего продюсера.
– Нет, спасибо, – и он чуть-чуть подвел уголки глаз. Часы отсчитывали секунды, оставшиеся до начала лекции.
Конут замаскировал морщины (плата за звание профессора в тридцать лет) и стал наносить помаду. Он придвинулся к зеркалу, чтобы оценить результат, но продюсер остановил его.
– Минутку! Даммит, дружок, меньше красного!
Оператор взялся за диск, изображение на экране послушно становилось то чуть краснее, то чуть зеленее.
– Так лучше. Все готово, профессор?
Конут вытер руки салфеткой и надел на голову золотистый парик.
– Готов, – проговорил он, подымаясь. В этот самый момент часы показывали ровно десять.
Из решетчатого звукоизолирующего потолка студии полилась музыка, сопровождающая лекции Конута; аудитория притихла. Конут занял место за кафедрой, кланяясь, улыбаясь и нажимая на педаль суфлера, пока тот не занял свое место.
Класс был полон. По мнению Конута, присутствовало более тысячи студентов. Он любил читать лекции перед большим полным залом, отчасти как приверженец традиций, отчасти из-за того, что по лицам слушателей мог определить, хорошо ли излагает материал. Этот класс был одним из его любимых. Он живо
