неподвижным.
Вопрос: его глаза видели, но лишь небольшой участок.
Он также не мог двигать головой. И все же он смог увидеть кое-что. Переключатели в руках, свои ноги, что-то вроде дисплея с огоньками на странной круглой панели.
Огоньки мигали, картина на дисплее все время менялась.
Не думая, он щелкнул переключателем в левой руке: — Почему? Потому, что так нужно. Когда определенный огонек вспыхнет зеленым светом, должна производиться определенная последовательность переключений. Почему? Ну, просто, когда определенный огонек загорится зеленым, должна производиться определенная…
Он отказался от этой задачи. Не имеет значения, почему; что же, черт возьми, происходит?
Глен Тропайл скосил глаза, осматриваясь вокруг подобно моллюску, выглядывающему из своей раковины. Выяснилось еще одно обстоятельство: странность того, как он видел. Из-за чего все выглядит так странно? — задался он вопросом.
Он нашел ответ, но потребовалось некоторое время, чтобы его понять. Он видел все в странной перспективе. Человек смотрит двумя глазами. Закройте один глаз, и мир станет плоским. Откройте его вновь, и возникает стереоскопический эффект. Выпуклости изображения выступают вперед, задний план отступает.
Так же и с огоньками на панели, нет, не совсем так; но что-то вроде этого, думал он. Похоже было на то, как будто — он скосил глаза и напрягся — как будто он никогда по-настоящему не видел раньше. Как будто всю жизнь у него был только один глаз, а сейчас, ему, по странной случайности, дали два.
Его визуальное восприятие панели было всеохватывающим, цельным. Разом он мог видеть всю ее. Не было «впереди» и «на заднем плане». Она воспринималась сразу, целиком. Она воспринималась естественно, ориентации не требовалось; он воспринимал и постигал ее как нечто единое. В ней не было загадок тени или силуэта.
— Я думаю, — одними губами, медленно, сам себе произнес Тропайл, — я думаю, что я схожу с ума.
Но это тоже не могло служить объяснением, просто безумие не объясняло того, что он видел.
Тогда, задал он себе вопрос, не был ли он в состоянии, выходящим за пределы Нирваны? Он вспомнил, ощутив странное чувство вины, что он находился в состоянии Медитации, когда наблюдал этапы кипения воды. Хорошо, вероятно, он Переместился. Но что же тогда все это? Заблуждались ли те, кто предавался Медитации, когда говорили, что Нирвана является концом, а может быть, были более близки к истине Волки, которые сводили Медитацию к явлению, полностью ограниченному мозгом, и отказывались совсем обсуждать проблему Перемещения?
На этот вопрос он не мог найти ничего, похожего на ответ. Он перестал о нем думать и посмотрел на свои руки. Он обратил внимание, что может видеть их сразу, целиком, ему была видна каждая морщинка, каждая пора на всех шестнадцати руках…
Шестнадцать рук!
Это был еще один момент, когда его рассудок мог помутиться.
Он закрыл глаза. (Шестнадцать глаз! Нечего удивляться цельному восприятию!) Спустя какое-то время он снова открыл их.
Руки были на месте. Все шестнадцать.
Тропайл осторожно выбрал палец, который он хорошо помнил, и, поколебавшись минуту, согнул его. Палец гнулся. Он выбрал другой, на этот раз на другой руке.
Он мог пользоваться любой или всеми шестнадцатью руками. Они все были его, все шестнадцать.
Кажется, думал Тропайл, я похож на что-то вроде восьмиконечной снежинки, состоящей из человеческих тел.
Он пошевелился, и это дало ему добавочную информацию. Кажется, я нахожусь в цистерне с раствором и, тем не менее, я не тону.
Из этого следовало сделать определенные выводы. Либо кто-то — Пирамиды? — сделал что-то с его легкими, либо раствор, так же как и воздух, представляет собой насыщенную кислородом среду. Либо то и другое.
Неожиданно сразу много огоньков замерцало на панели под ним. Мгновенно и непроизвольно его шестнадцать рук начали манипулировать переключателями, передавая сложные инструкции при помощи быстрых, как молния, щелчков переключателей.
Тропайл расслабился и махнул на все рукой. У него не было выбора. Сила, которая заставляла его отвечать на сигналы на панели, не давала его мозгу сконцентрироваться тогда, когда он отвечал. Может быть, вяло думал он, он так и не проснулся совсем, если бы не длинные промежутки, во время которых огоньки не мигали…
Но он просыпался. И его сознание начинало работать, когда задание выполнялось.
У него была возможность понять кое-что из происходящего. Он понял, что является частью чего-то большего, чем он сам, чего-то, что, без сомнения, служило и принадлежало Пирамидам. Только его мозг был недостаточно большим для выполнения работы, с ним было связано еще семь.
Но куда же подевались их «я»?
Как личности они не существовали, предположил он. Предположительно, они были Гражданами. Сыновья Волка не Медитировали и поэтому не Перемещались, кроме него, добавил он горько, вспоминая, как он Медитировал, сосредоточившись на Дождевых Облаках, что и привело его…
Нет, минутку! Не на Облаках, а на Воде!
Тропайл сосредоточился и заставил себя вновь вернуться к этой мысли. Он помнил Медитацию по поводу… Дождевых Облаков. Ее вызвало необычайно благородное кучевое облако, похожее на Древний Корабль.
Странно. Тропайла никогда особо не интересовали Дождевые Облака, он даже не знал вторичной классификации типов Облаков. А сейчас он знал, что облако, похожее на Древний Корабль, относилось к категориям четвертого порядка.
Память мала. Это была не его память. Следовательно, рассуждая логически, это была чья-то память, и, принадлежа его мозгу, так же как ему принадлежали четырнадцать других рук и глаз, она, должно быть, принадлежит другому Компоненту, составляющему снежинку. Он опустил глаза и попытался посмотреть, каким из лучей снежинки является его бывшее тело. Он быстро нашел его, его волнение усиливалось. Он увидел большой палец левой ноги, который принадлежал ему — деформированный ноготь в два раза толще, чем обычно бывает; он повредил его в детстве, ноготь сошел, а потом вырос деформированным. Хорошо! Это ободряло.
Он попытался почувствовать конкретное тело, которому принадлежал этот знакомый большой палец.
Ему удалось, но с трудом. Спустя какое-то время, он стал больше осознавать это тело. Это походило на то, как неврастеник «зацикливается» на желудке или сердце; но у Тропайла это не было неврозом. Это было целенаправленным исследованием.
Так как это сработало, он, с некоторой неловкостью, переключил свое внимание на другую пару ног и мысленно проделал весь путь до головы.
Его охватило смущение.
Впервые в жизни он почувствовал, как это — иметь внутренние органы совершенно иной формы и по-другому расположенные, поддерживаемые иными мускулами. Очень слабое ощущение того, как расположены внутренние органы мужчины, ощущение, которое обычно не анализируется, если только с этими органами что-нибудь не случается и они не заболевают, это ощущение совсем не походило на то, которое было внутри женского организма.
И когда он концентрировался на этом ощущении, для него оно не было слабым фоном. Это удивляло и приводило в уныние.
Он переключил свое внимание в надежде, что ему это удастся. Ему удалось. С благодарностью он вновь осознал свое тело. Как бы там ни было, если он предпочитал быть самим собой, он им был.
А другие семь?
