вторую руку, озадаченно нахмурилась. Пьянящий цветочный запах ее духов щекотал ему ноздри. Это сирень или олеандр? А может быть, экзотическая смесь из обоих запахов?
– Я пока еще не решила, что вам делать со второй рукой, – задумчиво протянула Артемизия.
Она подалась вперед, и вырез платья снова опустился ниже. У Тревелина была идея, куда бы он мог положить вторую руку, но он решил, что правильнее держать мысли при себе. Кончики его пальцев покалывало от близости ее груди, и Тревелин снова начал мысленно считать обратно от ста, чтобы побороть безудержное влечение к ней.
– Почему отец назвал вас Ларлой? Я ведь знаю, что вас не нарекали этим именем.
Она проницательно посмотрела на него:
– Ларлой звали меня в детстве. Это совсем не важно.
– Должно быть, для вашего отца важно, раз он до сих пор его помнит. Что означает «Ларла»?
Герцогиня положила его свободную руку сначала ему на бедро, а затем прямо перед ним ладонью вниз. На ее губах промелькнула мимолетная улыбка.
– Когда я была маленькая, моя айя всегда говорила, что у каждого из нас есть тайные имена. Имена, которые отражают внутреннюю сущность.
Во время разговора он наблюдал за ее ртом, завороженный игрой острого маленького язычка за белоснежными зубками и мягкими губами.
Тайные имена. А что, если она подозревает, что на самом деле он вовсе не Томас Доверспайк? На какую-то долю секунды он пожалел, что необходимо притворяться перед ней.
– А если же вы раскроете тайное имя и его значение, – продолжила Артемизия, – то будете знать человека так хорошо, словно увидели его изнутри.
Его бы вполне удовлетворило увидеть совсем близко все ее внешние прелести, прижаться к мягкой коже, которая, как он заметил, пока Артемизия суетилась вокруг него, была безупречно гладкой и совсем светлой. И то, что было скрыто от его взгляда под одеждой, не могло не разжигать любопытства.
– Тогда, как мне кажется, я уже почти полностью узнал вас, ваша светлость. Теперь осталось лишь найти ответ, что значит «Ларла».
Тревелин понимал, что он слишком прямолинеен, но неужели герцогиня ожидала, будто бы мужчина рядом с ней, на котором нет ровным счетом ничего, кроме улыбки, не позволит себе некоторую фамильярность?
Особенно когда она наклонилась над ним, непринужденно прикасаясь ко всем частям его тела, чтобы он принял устраивающую ее позу.
– А как вы сами думаете? Что скрывается за этим именем? – спросила она, передвигая его правую руку с одного места на другое.
Ее нежный запах манил его. Когда она повернулась, вознаграждением Тревелину стала возможность мельком взглянуть на виднеющуюся часть ее груди, на белые, безупречно круглые, столь притягательные для него окружности. Интересно, какого цвета ее соски? Розовые и нежные, как щербет, или же малиновые, словно спелые ягоды? Он закрыл глаза и начал снова считать в обратном порядке. На сей раз на французском.
Он ощутил ее теплое прикосновение, и в тех местах, на которых оказывались ее пальчики, словно пробегали искры. На долю секунды он представил, как ее рука опускается все ниже и ниже, ласкает низ его живота. Трев прикусил щеку. Если он позволит себе и дальше думать в том же направлении, то просто опозорится, излив из себя жизненные соки, словно одержимый первой страстью юнец.
– Неужели это на вас никак не влияет? – поинтересовался он, уже не пытаясь побороть возросшее желание. – Тогда, должно быть, «Ларла» означает «ледяная дева».
– Не нужно оскорблять меня, – ответила Артемизия, на мгновение потеряв дар речи, и ее прерывистое дыхание стало для Тревелина доказательством – его близость не оставила герцогиню равнодушной. – Да, я не отдаюсь полностью страсти при взгляде на ваше обнаженное тело, но это вовсе не говорит о моей бесчувственности, Я сдерживаюсь ради моего искусства.
– И вы всегда себя контролируете?
– Я должна сдерживаться.
– Не хотите подвергнуть это заявление небольшой проверке?
Она прикусила губу и отвела взгляд в полном намерении проигнорировать его вопрос.
– Какая досада! Никак не могу придумать, где должна быть ваша вторая рука.
– У меня есть идея.
Он потянулся к ней и положил руку ей на шею. Его пальцы начали нежно ласкать впадинку за ее ухом. Она судорожно вздохнула, но не отодвинулась от него. Медленно наклонял он ее голову, пока не почувствовал теплое дыхание на своем лице. Ее губы были слегка раздвинуты, а глаза широко открыты. Она не делала ни малейшей попытки освободиться из его объятий.
Тревелин наполовину сократил расстояние между их губами, в то же самое время пристально наблюдая за Артемизией. Она на несколько секунд задержала дыхание, а потом с ее губ сорвался тихий стон. Герцогиня закрыла прекрасные зеленые глаза, а ресницы ее затрепетали.
Он мягко прикоснулся к ее губам, пробуя их на вкус, только начиная исследовать их тайны. Поначалу губы ее слегка дрожали, а затем внезапно смягчились. Когда она приоткрыла их, он проник языком в ее рот, пытаясь узнать сладостные секреты. К его удовольствию, она сперва ненадолго втянула его губы внутрь, а затем переплела свой язык с его в теплом и влажном союзе.
Да, герцогиню уж точно нельзя назвать ледяной девой.
Тревелин выпрямился, не прерывая поцелуя, и положил ладонь ей на щеку. Как он и представлял себе, кожа была необыкновенно мягкой. Трев пробежал пальцами по шелковистой и нежной щеке, а затем вниз по шее, чтобы легкими прикосновениями погладить грудь.
Он дотронулся до впадинки между ее грудями и, словно играя с ними, принялся запускать руку в лиф платья и снова вынимать ее. Затем он заключил одну из ее грудей в свою горячую ладонь и почувствовал, как сосок отвердел под легким муслином.
И в этот момент она схватила его за плечи и резко оттолкнула:
– Мистер Доверспайк!
– Ларла! – прошептал Тревелин. Герцогиня вскочила на ноги.
– Прошу вас сию же секунду покинуть мой дом.
Он встал в полный рост и посмотрел на нее, слегка наклонив голову:
– Вы меня увольняете, потому что вам понравилось меня целовать?
– Да… То есть нет, – пробормотала она и поняла, что только что призналась в неравнодушии к его поцелуям. Герцогиня отступила на несколько шагов. – Я имею в виду, подобное не должно повториться. Есть определенные приличия, которые следует соблюдать!
Он опустил глаза на свое обнаженное тело и на выдающееся вперед мужское достоинство.
– Какие могут существовать приличия, если один из нас в костюме Адама?
– Вы ничего не понимаете в искусстве, – разочарованно протянула она. – Вы высмеиваете все, что я хочу создать.
Тревелин посмотрел на нее искоса:
– А вы делаете все возможное, чтобы проводить массу времени наедине с голыми мужчинами при обстоятельствах, которые заставляют их чувствовать себя униженными. Вам следует задать себе вопрос: что вы на самом деле пытаетесь создать?
Ее глаза вспыхнули, потом гневно сузились.
– Убирайтесь!
Он наклонился, чтобы поднять робу, и краем глаза уловил какое-то странное движение. Позади Артемизии в одном из огромных окон он увидел темную фигуру.
Незнакомец поддерживал громоздкую черную коробку на треножнике, которая подозрительно походила на дагерротип. Если мерзавец заснял на одной из медных пластин, как он целует герцогиню…
– Я не шучу, мистер Доверспайк. Я хочу, чтобы вы ушли сию же секунду, слышите? – Она величественно топнула ножкой, словно была, по меньшей мере, императрицей. – По крайней мере, окажите любезность смотреть на меня, когда я с вами разговариваю.
Трев накинул робу и завязал пояс на талии, не отводя взгляда от мужчины за окном. Однако фотограф внезапно понял, что его обнаружили, поднял свою коробку и решил спасаться бегством.
– Простите меня, ваша светлость. – Тревелин прошел мимо герцогини и взобрался на подоконник. Открыв окно, он снова повернулся к ней: – Скоро я вернусь, и вы сможете продолжить речь о том, как я вам противен и как вы с нетерпением ждете моего ухода.
Тревелин выпрыгнул из окна и пропал в дикой зелени заросшего сада герцогини.
Глава 7
Кларенс Уиглсуорт нашел золотую жилу. И в отличие от дураков, отправляющихся каждый год на прииски Калифорнии, у него была стопроцентная гарантия заработка. Снимки герцогини Саутвик и ее натурщика-простолюдина, которые он только что сделал, просто бесценны. На такую удачу он даже не мог надеяться, когда убеждал редактора вложить денежные средства в дорогостоящее оборудование дагерротипа. Слава Богу, новейшие камеры позволили сократить время выдержки с пятнадцати минут до одной. Однако этот поцелуй казался несколько затянувшимся. Теперь прозорливость и чутье Кларенса будут оценены по заслугам. И сумма станет весьма внушительной.
На какой-то момент Кларенс задумался, не заплатит ли герцогиня за снимки больше, нежели «Таттлер». Нет, сказал он сам себе, все-таки он журналист, а не шантажист. Общество заслуживало того, чтобы увидеть представительницу сильных мира сего flagrante delicto,[1] когда она позволяла лишнее при общении с простым бедняком. Хотя, сказать по правде, похоже, парень не возражал против своеволия герцогини. Публика имеет право знать, что ноги всемогущих колоссов сделаны из глины и титулованная аристократия так же слаба в своих пороках, как и простые смертные.
О, слабые духом любят себе подобных.
А у Кларенса теперь было доказательство слабостей ее светлости. Если бы только он смог вспомнить дорогу через запущенный сад герцогини к парадным воротам поместья! Его информант оставил ворота открытыми, и дорога к той части
