голова ходуном ходит от всей этой трихомудии».
Где-то щелкнул входной замок и хлопнула далекая дверь. В такт хлопку задрожали чашки и зазвякали в чашках ложечки. Сердце Лёли заколотилось колоколом, зрачки сузились, мысли побежали по кругу. Дверь в дежурку была у нее за спиной, место она выбрала неудачно, но теперь уж чего жалеть. Главное, чтобы не выстрелили с порога в спину.
— Это Антип, — вскинулся над столом Малына. — Он хороший, ты Антипа не бойся. Это он еду нам принес.
— Хорошо, — сказала Медсестра Лёля. — Еда — это хорошо.
Она почувствовала затвердевшей спиной, как медленно повернулась ручка, как чей-то цепкий, тяжелый взгляд карабкается по ее позвонкам, царапает сквозь одежду кожу, ощупывает впадину на затылке, касается основания черепа.
Малына уже был у порога.
— О, господин Олег, — повторял он удивленно-восторженно. — О, господин Олег… — И, наверное, показывая на Лёлю, потому что она лишь слышала его сбивающийся мажорный басок: — Она сильная, она курицу съела. Она дракона прогнала, она сильная.
— Сильная, прогнала… хорошо, — ласково отвечал Оживлягин. — Вы втроем оставайтесь здесь, ну, а вас, дорогая Лёля Алдынхереловна, я попрошу пройтись немного со мной. Надеюсь, вы не будете возражать?
Лёля встала, улыбнулась Колыне, махнула ручкой засмущавшемуся Волыне, у Малыны расправила складку на рабочем комбинезоне и, сопровождаемая молчаливым хозяином, покинула дежурку и серпентарий.
Оживлягин, держа Лёлю под руку, вел ее все теми же коридорами, какими они следовали с Антипом. Хватка у Олега Олеговича была железная, и ничего хорошего это не предвещало. Не доходя до кабинета директора, они свернули под какую-то арку, Оживлягин отворил дверь, и они с Лёлей оказались в каморке, сильно смахивающей на помещение для прививок. Металлические ванночки со шприцами, спиртовые горелки, колбы, белый шкафик, резиновые перчатки на тумбочке.
— Здесь у вас, наверное, пыточный кабинет? — невесело пошутила Лёля.
— Почему пыточный? — не понял шутки директор. — Обыкновенный, медицинский. А что?
— Ничего, я просто спросила. А почему мы не остались с вашими… — Она задумалась, подбирая слово.
— Вы имеете в виду моих ангелов? — помог ей директор. — Не хочу их травмировать. Они дети малые. Наивные, живут, как на облаке.
«Ничего себе, детки», — подумала про себя Лёля, сразу вспомнив и мясницкие тесаки и все события последнего часа.
— А вы, значит, специалист по домашним д
— Ваш случай простой. Вполне справились бы и своими силами. Надо было взять ржавый гвоздь и этим гвоздем сделать на пороге двенадцать дырок. А после прыгать с зажмуренными глазами на левой ноге до печки или отопительной батареи и семь раз постучать по ней головой. Но лучший способ, конечно, это колода карт. Домовые, они до карт очень уж большие охотники. А играет домовой исключительно сам с собой, причем до тех пор в них играет, пока себя же себе самому не проиграет. Ну а как себя проиграет, так ничего от домового не остается, кроме мелкой горстки сухих какашек, ну, такие, вроде мышиных — наверное, видели.
— Интересно. И где вы это все изучали? Хотя неважно. — Оживлягин помедлил, затем добавил с печальным вздохом: — Уже неважно.
Лёля видела, как в его бегающих глазах черный рыцарь бьется с рыцарем белым. «Убивать — не убивать», «убивать — не убивать» — как листки отрывного календаря, сменялись на лице Оживлягина черные и белые мысли. Совестливость боролась с ее отсутствием, доброта со своим антиподом — жадностью. Лёля сделала для него доброе дело — избавила от нечистой силы. За это надо бы ее пожалеть. Но пожалеешь ее, отпустишь, а она тебя пойдет и заложит. И весь бизнес накроется медным тазом.
Лёле стало Оживлягина жалко. Еще бы, мучается человек, страдает. Значит, есть еще в человеке совесть, не во всем человек потерян для общества.
Лёля в общем-то понимала, почему в этой трагической пьесе ей назначили роль донора-смертника — сама же ляпнула Вазелину по простоте душевной, что приезжая, из Сибири, вот они и подумали, раз приезжая, значит, скоро ее не хватятся, Сибирь далеко. И куда уходит прочая часть отходов, остающихся после принудительного изъятия желчного пузыря, догадаться было тоже не трудно — Лёля вспомнила макароны по-флотски, которые ей предложил в ресторане его хозяин. Но чего она не могла понять, так это того, на что этим душегубам и живодерам нужна человеческая желчь. Оставалось спросить впрямую, что она и сделала, не задумываясь.
— Желчь? Какая желчь? — сделал вид, что не понял, Олег Олегович.
— Человеческая. Которую вы из людей получаете.
— Ах, да, вы же все теперь знаете. Вас же там, внизу, мои ангелы во все посвятили. Вы же сильная, вы же курицу съели.
— Так зачем вам человеческая желчь, Олег Олегович? — стояла на своем Лёля. — Я понимаю, питонья, ее используют в медицинских целях, ну а человеческая-то вам зачем?
— Окроплять боевых слонов, — ответил Оживлягин серьезно и с вызовом посмотрел на Лёлю.
Глаза у девушки округлились. Такой откровенной чуши от солидного вроде бы человека, директора серьезного предприятия, она не ожидала услышать. За дуру он ее, что ли, держит? За простодушную провинциальную дуру?
— Послушайте, — вскипела она, — это вы своим ухорезам можете рассказывать сказки про божий мизинец и боевых слонов. Мне могли бы сказать и правду, раз уж я и так столько про вас всякого знаю.
— Это правда, — развел руками Олег Олегович. — Человеческую желчь мы поставляем в некоторые государства Азии и Центральной Африки, и там перед состязаниями ею окропляют боевых слонов. Местные миллионеры делают сумасшедшие ставки на таких состязаниях. А испокон веку считалось лучшим средством для достижения победы — окропить слона перед состязанием человеческой желчью.
— Жуть какая! — вздрогнула Медсестра Лёля. — У них там что, своей желчи не хватает? Чтобы еще из России ее везти?
— От нас дешевле, — совестливый Оживлягин вздохнул.
— Веселенькая история. И давно вы этим бизнесом занимаетесь?
— Второй год. — Оживлягин посмотрел на нее грустно и так же грустно добавил: — И отказаться от него я уже не могу. Тем более что китайская мафия имеет в этом деле свой интерес.
Он потупился и сказал, не глядя Лёле в глаза:
— Вы, конечно, понимаете, Лёля Алдынхереловна, что после всего, что вы здесь услышали, выпустить мы вас отсюда никак не можем. Антип! — Он медленно кивнул головой. Тенью из-за спины Лёли выскользнула знакомая ей фигура змеелова-профессионала. В руке у него был пистолет.
Лёля нисколько не удивилась столь внезапному появлению оживлягинского сатрапа и стояла хладнокровно, как статуя.
— Но вы, конечно, понимаете, господин Оживлягин, — голос ее не дрожал, и каждое выпущенное по цели слово било точно в десятку и заставляло противника трепетать и терпеть моральное поражение, — после всего, что я здесь узнала, выпустить вам меня отсюда просто необходимо. Есть такая заклятая секунда в году, когда любые методы насилия бесполезны. Сейчас именно такая секунда. Антип, — она сделала жест рукой, — уберите, пожалуйста, свою пукалку. Не дай бог еще выстрелит ненароком, а я жуть как не люблю шума.
Антип сунул за пазуху пистолет и исчез также тихо, как появился.
Олег Олегович покраснел, как знамя, и закурил.
— Редкая у вас фамилия — Оживлягин, — сказала Лёля, чтобы разрядить обстановку.
— Это псевдоним. — Оживлягин вытер вспотевший лоб. — Моя фамилия вообще-то Покойников. Но поди попробуй с такой фамилией найти хоть какую-нибудь мало-мальски приличную работу, разве только в милиции. Вот и пришлось сменить. Оживлягин — красиво, правда?
