сдавать на приемный пункт бутылки из-под кефира и раздавленного дикой толпой народа, когда сказали, что кончается тара. Но чтобы полосатая лошадь… В общем, он сблеванул первый. За ним — Глюкоза, за Глюкозой — Чувырлов. Один Колька из 30-й квартиры сдержал в себе драгоценные полторы бутылки апперитива «Невский», отвоеванные им перед этим в жестоком бою с собой.
В момент компотовскую четверку с мостовой как метлой смахнуло. Глюкоза прыгнул в мусорный бак и укатился на соседнюю улицу, наподобие профессора Вагнера из известного беляевского рассказа. Другие бросились наубёг, и скоро от них уже не осталось ни тени, ни духа, ни топота потных ног. Калерия убежала тоже, решив, что этот полосатый кентавр послан ей злопамятным Зевсом в отместку за былые измены. Машенька, Ванечка и усталая Медсестра Лёля просто отошли в сторону, подождали, когда зебра проскачет мимо и отправились к Ивану Васильевичу домой.
Но перед тем, как прийти домой, у Ванечки в этот трудный день произошла еще одна встреча.
Они уже приближались к дому, когда на улицу непонятно откуда вынырнули Семен Семенович и рыжекудрая красавица Эстер. Ванечка попробовал отвернуться, пригнул голову, спрятал ее за Машеньку, но от глазастого заведующего отделением не укрылись эти его попытки.
— Можешь не прятаться, я тебя все равно вижу, — сказал Семен Семеныч приветливо, дыша на Ванечку селёдочным перегаром.
— Здрасьте, — робко ответил Ванечка и вложил свою шероховатую длань в протянутую ему навстречу стремительную руку Семен Семеныча.
— Привет! — сказала рыжекудрая Эстер и звонко чмокнула Ванечку в перекрестье бровей и носа.
— Вы знакомы? — подозрительно спросил ее спутник, почему-то глядя Ванечке на штаны.
— Он наш постоянный клиент, интересуется литературой по этике и эстетике.
— Говорят, меня в ИНЕБОЛе ищут? — спросил Ванечка, чтобы переменить тему.
— Уже не ищут. Накрылся, похоже, наш ИНЕБОЛ медным тазом. Спонсоры отказали в средствах на новые разработки. Свертывание военной программы, мать их ети. Даже проект «Человек-рыба», говорят, нерентабельный. Ты теперь у нас как тот неизвестный солдат, который не потому неизвестный, что неизвестен, а потому что на хрен уже никому не нужен. — Он помялся и, будто извиняясь, сказал: — С женой мы разводимся. Она не возражает, я — тоже.
— Мы с Сёмой едем в августе к Вале Стайеру в Сан-Франциско, он пригласил, — сообщила рыжеволосая Эстер.
— А Испания?
— Какая Испания? — спросил Семен Семеныч, вновь подозрительно косясь на Ванечкины штаны.
— Это у него шутка такая, — сказала Эстер. — Иван Васильевич, когда к нам в магазин приходит, что его ни спроси, он всегда: «А Испания?» Сёма, идем скорей, мы опаздываем. Через десять минут концерт.
— Такси возьмем, — улыбнулся Семен Семеныч.
— Привет от Александра Сергеича, — прощаясь с Ванечкой, сказала Эстер.
— Пушкина? — пошутил Семенов.
— Грибоедова, — сказала Эстер и тайком, чтобы не видел Семенов, подмигнула Ванечке.
Лёля фыркнула, потянула Вепсаревича за рукав, и они отправились дальше.
Глава 13. Изгнание беса по-красноярски
Итак, Ванечку уволили из «Фанты Мортале». Медсестра Лёля Алдынхереловна Кок-оол тоже, выходило, автоматически вычеркивалась из финансовых документов издательства, и денежные обязательства перед ней ликвидировались до срока. Об этом Лёля узнала после звонка Николаю Юрьевичу, долго извинявшемуся и долго рассыпавшемуся в любезностях перед Лёлей лично и Шамбордаем Михайловичем заочно, — короче, тянувшему жареного кота за вымя и обещавшему непременно помочь. Но не сейчас — сейчас в издательстве денег нет, издательство испытывает временные финансовые трудности — естественно, по вине некоторых несознательных личностей, таких как Вепсаревич Иван Васильевич, тормозящих редакционный процесс и вообще своим поведением вносящих смуту в здоровый творческий коллектив лучшего издательства Санкт-Петербурга.
Лёля, Машенька, Ванечка и мама Ванечки Вера Филипповна сидели в комнате перед телевизором и смотрели «Поле чудес».
Розовый Якубович на телеэкране примеривал водолазный костюм, подарок участника капитал-шоу, немногословного спасателя из Северомуйска.
— Моя хозяйка на квартире, где я живу, — сказала Медсестра Лёля со смехом в голосе, — всегда, когда Якубович выступает, говорит: «У дармоед! Ужас как его ненавижу! Почешет языком, почешет, а я всю жизнь лопатилась, света белого не видала. Вон подарков сколько опять огрёб. Так бы его вилами и проткнула».
— Раньше так про Райкина говорили, — сказала Вера Филипповна.
— Райкин — гений, — покачал головой Ванечка и посмотрел на Медсестру Лёлю: — Ну как, не пора еще?
— Скоро, — ответила Лёля и покраснела.
К лечению все было готово, ждали только совпадения каких-то симпатических волновых частот между Лёлей здесь и Шамбордаем там, под Красноярском, в Сибири. Что это было такое, Лёля объяснить не могла, но, видимо, это было серьезно, раз из-за них приходилось ждать.
Машенька сидела, скучая. Она чувствовала себя ненужной и все пыталась поддержать разговор, но выходило это как-то неловко, невпопад и на другом языке. Так ей, во всяком случае, представлялось.
— Я читать не очень люблю, — сказала она зачем-то, когда розовый Якубович с экрана объявил рекламную паузу. — В детстве у меня была книжка — про крокодила. Я, когда ее открывала и видела эту ужасную пасть, визжала и со страху пряталась под кровать. А после я взяла и залепила эту гадину пластилином, чтобы не так пугаться. Но читать все равно боялась.
— Лёля, а это, правда, не опасно, ну эта ваша сибирская медицина? — который раз спросила Вера Филипповна.
— Мама, — ответил за Лёлю Ванечка, — меня в ИНЕБОЛе какой только гадостью не травили, а тут даже в койку не придется ложиться? Верно?
Вопрос был задан Медсестре Лёле. Та кивнула и опять покраснела.
«Что-то я сегодня слишком часто краснею, — подумала она про себя. — Неизвестно, что подумают Маша и Ванина мама».
Без задней мысли она положила руки себе на грудь и вдруг почувствовала, как сила груши, пропитавшая ее ладони тогда, в подвале, потекла, потекла из пальцев, и груди ее стали расти, расти, наливаться, как на бахче арбузы, и скоро сделались такие огромные, что перевесили остальное тело и Лёля с грохотом упала со стула.
— Ой! — сказала она, поднимаясь с пола.
— Что, частоты совпали? — удивленно спросила мама, разглядывая Лёлины груди.
— Нет еще… — И тут в ее голове ясный голос Шамбордая сказал: «Может, тебе Ваньку того? Присушить? Чтобы он от Машки отсох, а к тебе присох? Съежилась вон вся, как бекасик. Сиськи себе новые отрастила». И через секунду: «Шучу. Это тебя Фрейд баламутит — сидит в своем гнезде, старый ворон, и нашептывает тебе всякую срамоту. — Голос его сделался строже: — Ладно, начинаем. Готова?»
— Да, — сказала Лёля, — готова.
«Ну, тогда вынимай свой бубен. Начинаю я, ты поддерживаешь».
Лодка ткнулась холодным боком в пружинящую береговую траву, и оттуда с шелестом вылетели стрекозы. Они долго висели в воздухе, и в их жестких изумрудных глазах блестели маленькие желтые
