закончить все это дело.
— Я не думаю…
— Надо все-таки закончить. По-другому нельзя.
— Ты выиграл, и я дарую тебе Предгорье и право на владение, — торжественно сказал Великий. — Отныне ты…
— Вскроем восьмой кувшин, я осмелюсь на этом настаивать! — И. никогда не перебивал Великого два раза подряд. — Вскроем!
Восьмой кувшин оказался пуст. В нем не было ничего. Великий, И. и одуревший гвардеец стояли в кувшине и растерянно смотрели по сторонам.
— Может, мы забыли сюда его поместить? — спросил И., впрочем, довольно неуверенно.
— Шесть лет назад здесь еще кто-то был, — ответил Великий. — Последняя чистка показала, что все на месте. И это… — Великий указал на покрытый грязью пол. — Это откуда-то взялось?
— Печати точно целы? — И. подошел к стене кувшина и стал ее внимательно рассматривать.
— Я поднимусь, посмотрю. — Великий выскочил из кувшина и спешно поднялся по мостикам к его горловине.
Прикрученная к решетке золотой проволокой печать была нетронута — так, как он и предполагал. Великий сорвал ее и внимательно осмотрел потемневший свинец, поворачивая его и так и сяк на солнце и убеждаясь в том, что печать за прошедшие годы никто не тревожил. Сверху было видно, как на дне копошится гвардеец, расковыривая по приказу И. донную грязь.
Великий попробовал приподнять решетку, но напрасно, она прочно вросла в насыпанный между кувшинами грунт, и Великий едва не сорвал себе сгину. Он присел на горловину кувшина — он ощущал усталость и безразлично ему хотелось спать.
Великий улыбнулся, он вдруг понял, что, пока они возились со всеми этими кувшинами и обезьянами, он совсем перестал бояться.
— Спускайся, — позвал снизу И., и Великий спустился.
И. вышел из кувшина и теперь, сидя на невысоком бамбуковом стульчике, счищал кинжалом налипшую на сапоги грязь. И. был мрачен.
— Печати, конечно, целы? — осведомился он, вытирая клинок о панцирь ближайшего воина.
— Целы.
— Внутри, кажется, тоже все в порядке, — сообщил И. — Никого нет, в стенках ни одной трещины, я проверил. Кто охранял кувшины?
Они допрашивали охрану больше трех часов, но не выяснили ничего, и Великий хотел уже прибегнуть к испытанию огнем, но И. сказал, что в этом нет никакой нужды. И нет нужды сидеть на этом солнцепеке, надо возвращаться во дворец.
— А может быть, это крысы? — предположил Великий.
— Крысы могли бы съесть и плоть и кости, но они не смогли бы подняться по полированным стенам, а крысиных скелетов в кувшине нет. Это не крысы.
— А муравьи?
— Муравьи оставили бы скелет. Это не крысы и не муравьи.
— А кто?
И. не ответил.
— Ответь мне! — потребовал Великий.
— Ты иди, отдохни. Я должен подумать и побыть один.
Великий сидел возле пантеры и смотрел, как зверь нервно ходит по клетке и с шумом втягивает воздух. Он кинул ей мяса, но пантера не стала есть. Ей было жарко, хотя по небу теперь то и дело проплывали невесть откуда взявшиеся пухлые облака, закрывавшие солнце. Свет — тень, свет — тень. Глаза устают.
В это время года не бывает таких облаков, белые облака — это ненормально. Да.
На галерее показался И. Он не спеша прошел по балкону и так же не спеша спустился по лестнице, подошел и встал рядом с Великим, справа и чуть позади, как велит этикет.
— Кувшин не тронут, — сказал он. — Я осмотрел его еще раз. Только пыль. Пыль, пыль, пыль.
— Значит…
— Значит, восьмой обитатель сумел покинуть кувшин, пройдя либо через стенки, либо через решетку.
И. замолчал, а затем продолжил:
— Я надумал следующее. Предположим, что в человеке на самом деле может быть заложен какой- нибудь необычный Дар, пусть божественное зерно, как ты его называешь. Конечно, он есть не у всех, он есть лишь у немногих, например, у одного человека на сто тысяч. Попав в обычную обстановку, в крестьянскую общину, к ремесленникам или к воинам, Дар за ненадобностью замещается другими полезными именно данному человеку навыками, ну, например, приемами взращивания риса, Дар чахнет, как растение, окруженное сорняками. Иногда это происходит не до конца и Дар тлеет, как искра в очаге, проявляясь в припадках ясновидения или огромной физической силы. И появляются великие силачи или там колдуны. Но обычно Дар все-таки погибает. А ведь подобный навык надо лелеять или хотя бы не мешать ему развиваться. И вот теперь представь, что в наш восьмой кувшин попал человек с Даром. Его ум не занят ничем, его ничего не страшит и не волнует, о пропитании ему заботиться не надо, и Дар зреет и растет, подобно упавшему на плодородную почву злаку. Он огражден от мира, вернее, для него мир — это кувшин. И закономерно, что он рано или поздно начинает размышлять: что находится вовне? И поскольку времени у него достаточно, он придумывает способ, как выбраться наружу.
— Но как? — крикнул Великий.
— Этого я тебе не скажу. И никто не скажет. Но тот, у кого есть Дар, сможет проникнуть сквозь любое препятствие, ни расстояние ни время ему уже не помеха, они — пыль и пепел.
— Пыль и пепел. Хорошо. И что дальше?
— Ничего. Это доказывает, что Бог есть. Во всяком случае, он вполне может быть. И значит, ты выиграл.
И. достал леопардовый кисет.
— Только это, пожалуй, уже неважно, — добавил он.
— Почему?
— Тот, кто мог в любой момент уйти, в любой момент может и вернуться. И ничто его не остановит. И я не думаю, что он испытывает к нам чувство благодарности. Впрочем, возможно он уже вернулся.
И. указал пальцем на небо.
Великий поднял голову и увидел, что пушистые белые облака медленно сливаются в руну из пяти продольных и четырех поперечных черт. Но в отличие от предыдущих эта руна распадаться не спешила, и Великий прекрасно помнил ее значение. Мог даже нарисовать с закрытыми глазами.
Игорь Шарапов
Мальчик в шапочке «Mori»
Однажды пропала альпинистская группа, вместе с инструктором, ушли куда-то и не вернулись, и долгое время никаких следов. Потом нашли где-то рюкзак и в нём фотографию, они стоят, все двадцать шесть, такие весёлые и улыбающиеся, на фоне горы и снега, в середине где-то затесался долговязый мальчик в толстых очках и вязаной шапочке с надписью Mori, и держат поперёк всех длинный плакат. На плакате написано: «Среди нас — смерть».
Утром на автобусной остановке, по обыкновению, много народа. К остановке подруливает автобус. В нём почти что нету ничего особенного. Только, может быть, он несколько устаревшего образца. Какой-то
