вид у него немного домашний и самодельный, но те, кто делал его, хотели, чтобы он выглядел почти как настоящий. Он почти как нормальный городской квадратный автобус Ликинского автозавода, но всё-таки что-то есть у него при этом от более устаревшего ПАЗика, какие в колхозе или за грибами ездят: он несколько меньше размером, грязновато-жёлтого цвета, с чуть-чуть закруглёнными скошенными углами, и у него немного жёстче сидения, обтянутые чёрной кожей.
Ведёт автобус какой-то не совсем обычный водитель, он довольно высок, худощав, прыщавая половина лица и потёртая вязаная шапочка, на которой другого цвета жёлтой шерстью вывязано слово Mori. Но ничего особенного в этом во всём нет, похоже, как будто просто дали ещё один нестандартный автобус для того, чтобы разгрузить движение в часы пик. А вон, кстати, и стандартный следом идёт с кольца, но в него все всё равно не поместятся, так что часть толпы, которая не хочет ждать и толкаться, валит в автобус.
Автобус отходит от остановки. В автобусе нет билетной кассы и компостера для талонов. Где-то на середине пути до следующей остановки, когда люди уже успокоились по этому поводу и расселись, автобус как раз проходит по мосту над железнодорожными путями, у него отходят специальные шторки на окнах и сверху падают непрозрачные железные занавески. Снизу раздаётся неприятный удушливый запах, имеющий что-то общее с ароматом сирени. Это в салон из-под сидений начинает поступать газ. Пассажиры бросаются к окнам и стучат по ним кулаками, но шторы железные и звукоизолированные, кабина водителя отделена герметически, так что они просто все задыхаются и бессильно падают назад на свои сидения.
Несколько раз люди, просто проходящие по мосту, видели автобус, похожий на обычный маршрутный, но только почему-то с завешенными шторами. Кто-то рассказывал даже, более того, что окна у автобуса были незанавешены, и они могли видеть, как пассажиры изнутри повисали на окнах, молотя кулаками. Но окна были бронированные, и пассажиры просто быстро оседали вниз, а автобус за это время уходил и скрывался из вида.
Это случалось по городу несколько раз в разных местах, так что, в общем-то было довольно ощутимо, у милиции, скорее всего, потому что у них зарегистрированы все исчезновения по городу, то у милиции, скорее всего, были какие-то сведения, но уж, конечно же, просто в народе ничего не знали, чтобы не допустить паники. Только на кольце 75-го автобуса это случилось несколько раз, так что заметно обескровило район, в этом районе люди о чём-то таком разговаривали и что-то знали.
Что потом делалось с этими людьми и куда их увозил автобус, для какой цели это всё предназначалось — это, конечно, никто сказать не может. Но потом, когда люди становились не нужны, известно, что их иногда отдавали обратно.
В разных местах города так бывало, и прохожие на улицах видели, что идёт себе автобус по улице, у него на сидениях сидят пассажиры, а потом коробка, то есть каркас автобуса вместе с кабиной водителя, продолжает движение со всё той же скоростью, а вся внутренность с сидениями и пассажирами от него отделяется на такой платформе вроде прицепа со своими собственными маленькими колёсиками и продолжает катиться какое-то время ещё по инерции, потом сама собой останавливается. Однажды одна из таких платформ, покуда останавливалась, успела переехать перекрёсток на жёлтый свет, перешла на полосу встречного движения и, уже почти перед тем, как остановиться, с чем-то всё же столкнулась. В другой раз такого типа платформу обнаружили почему-то на рельсах, в смысле, что это была внутренность железнодорожного вагона, как дрезина, она катящаяся по железнодорожным путям. Люди были перемешаны на платформе в беспорядке со следами агонии и удушья. В другой раз люди видели, как платформа вывалилась изнутри красного комфортабельного междугородного Икаруса, там, напротив, все пассажиры были в строгом порядке, с головами на подушках авиакресел, только лица у них были у всех очень бледные, в лице не оставалось ни кровинки. Вокруг платформы вначале собиралось, конечно же, сколько-то любопытных прохожих. Хотя, вообще-то, любопытных было немного: прохожие не часты на этих улицах и в это время дня. Потом приезжала милиция, после чего прохожие, конечно, все уходили, платформу прицепляли к тягачу и увозили куда-то.
— У меня взяли слишком много крови. И мне сделали слишком большой укол.
Витяра спускался по лестнице. Хотя с утра и не пил ничего, но шёл шатаясь, его вело. Колян ждал его на площадке.
Обычно и раньше бывало, что на донорском пункте здоровые крупные мужчины первее других хряпались в обморок, такое, видимо, у них устройство, но сегодня что-то этих случаев было особенно много, можно сказать, прямо каждый. Одна женщина видела, что у мужчины, который и без того уже от потери крови лежал без сознания, медицинский персонал суетился над ним, у него всё равно брали ещё кровь. Они это мотивировали тем, что сегодня для какой-то цели нужно крови особенно много, кровь сегодня в большой цене. И ещё при этом спешили, как будто боялись не успеть до того момента, как мужчина встанет и куда- нибудь пойдёт. Потом, когда кровь из иголки совсем уже перестала капать, он стал бесполезен, ненужен, ему тогда вкатили большой укол какой-то прозрачной жидкости из пакета, отчего он сразу же пришёл в себя и поднялся. Здоровенный мужик с толстыми и особенно красными губами смачно смотрел на большие банки с запечатанной кровью и почему-то облизывался.
— Извините, — сказал он довольно грубо. — Мы взяли слишком много крови. Положено двести, если раньше никогда не сдавал, ну а мы взяли двести пятьдесят.
Донорский пункт был, как всегда, в автобусе, который стоял на обочине газона возле входа в институт. Автобус сегодня был немного другой, не такой, как обычно. Немного меньше размером, чем обычный Ликинский рейсовый, с закруглёнными углами, он выглядел похоже на устаревшие ПАЗики, на каких ездят за грибами или в колхоз. Водитель у неё был, сумрачный мальчишка, молодой человек, почти подросток, он был в халате, только вместо обычного белого колпака на нём была вязаная шапочка, на которой зелёным по жёлтому было вывязано одно только слово: Mori. Шапочку он надвинул на уши и никогда не снимал, хотя день был довольно жаркий.
Сначала должны были брать кровь в два, но потом, в самый последний момент, всё поменялось, повесили новое объявление, что будут брать в десять. Известие по телефону мгновенно распространилось среди сотрудников института, и на улицу высыпал народ, все спешили в очередь, чтобы потом получить отгулы. Ребята в халатах очень спешили, чтобы обязательно успеть всё сделать и у всех желающих кровь взять до двух, потом сложили все склянки и уехали. В два подрулила ещё машина, из неё выглянут обеспокоенный врач:
— Так что же, сдавать кровь народ сегодня будет или не будет? Мы не привыкли ждать, где же обычная в таких случаях очередь?
— Все уже сдали кровь, никого не осталось, все получили по два отгула и ушли домой.
— Ну дела, — покачал головой врач и уехал.
Васюк не спеша ввалился домой.
— Нервишки стали что-то подкачивать. Никак не могу успокоиться. У меня врачи взяли сегодня слишком много крови.
И бухнулся. К вечеру попробовали — он уже холодненький, в лице ни кровинки. Тёща, она была очень опытная в таких делах, прошла две войны, блокаду и сталинские времена, она сразу же подошла к нему и сделала надрез на руке. Довольно глубокий и длинный разрез, до локтя, и не вышло из него ни кровинки, только какая-то белая прозрачная жидкость.
— Угрюмчики, — сказала она. — Нужно спешить. Хорошо, что я знаю, это просто повезло. Это довольно редко бывает, но, когда бывает, то это всё равно как если бы на город сбросили водородную бомбу. Только хуже, так что лучше бы они всё-таки бомбу бросили. Надо всем быстро уезжать отсюда.
— Ну хорошо, — сказала жена, — сейчас приготовимся, чемоданы сложим.
— Никаких чемоданов, — сказала тёща, направляясь к двери. — К этому всегда нужно быть готовыми. Только документы и деньги, смену одежды и тёплое бельё.
— И что же, — не поняла жена, — так сразу всё бросить?
— Ну это кто как хочет, — сказала тёща. Взвалила сумку через плечо и, не оборачиваясь больше ни на кого, быстро вышла за дверь. Все тронулись за ней. На автобусе доехали до станции, потом на электричке до конечной, там от станции автобус не ходил, шли на дальний хутор по просёлочной дороге. Бабушка тащила, перевесив через шею, большой мешок сахара. Её спросили:
— Бабуля, тебе не тяжело?
