Дома дрогнули, мостовая дрогнула, дрогнуло даже небо — зеленое с ржавыми хлопьями облаков. Титаны! Их поступь узнают издалека — те, кто может слышать. ЗАГРЕЙ спешно нырнул под арку и прижался к влажной стене. Грохот приближался. Теперь уже дрожало не все здание, а каждый камешек, каждый кирпич. Стекла дребезжали пронзительно и тонко, одно не выдержало безмерного страха, лопнуло, осколки тусклыми ледышками посыпались вниз. Остальные уже визжали, корчась в рамах. Наконец в проеме арки возникла серая грязная голень, стянутая рыжими ремешками, колено, похожее на безобразный красный нарост, и часть бедра. Край туники был порван и вымазан чем-то бурым. Титан сделал еще один шаг, и огромная нога исчезала. Потом появилась другая нога — потоньше, постройнее, в лаковом сапожке и черной брючине. Грохочущий шаг, звон еще одного лопнувшего, не вынесшего напряжения стекла, и эта нога тоже исчезла. Титаны прошли.
ЗАГРЕЙ перевел дыхание и выбрался из-под арки. Грохотало уже где-то на соседней улице. Но кроме грохота можно было различить легкое цоканье копыт. Из-за поворота появился всадник на сивой худущей лошади. Он был длинен как жердь, в серебряных доспехах. Серебро почернело от времени, лишь кое-где выпуклости чеканки тускло посверкивали. Длинные сивые волосы всадника были точь-в-точь, как грива его лошади — можно было подумать даже, что он эту гриву остриг и соорудил из конских волос парик.
— Куда они пошли? — спросил всадник, останавливаясь подле ЗАГРЕЯ.
— К реке, Деймос, они пошли к реке. Они всегда идут к реке. Как кони — на водопой. В Тартаре слишком жарко. Из Флегетона не напьешься…
— Чушь! В Тартаре они не были уже лет двести! — Деймос поправил серебряный нагрудник.
— Но им положено быть в Тартаре, — ЗАГРЕЙ спорил не из любви к истине, а потому, что он всегда спорил с Деймосом.
— Да ты дурак! Зачем держать Титанов в Тартаре?
Деймос пришпорил коня и помчался к берегу. Да, все знают, что Дит не держит Титанов в Тартаре, но непременно говорят: «Они должны быть на дне Тартара». И сразу становится не так страшно.
ЗАГРЕЙ не знал, куда идет — еще не придумал цель, хотя ломал над этим голову с утра. Самое сложное: придумать, зачем тебе надо идти именно по этой улице именно к этому перекрестку. Он шел просто так — бесцельно.
На перекрестке стояла девушка в длинной белой рубашке. Рубашки эти выдают перед посадкой в ладью. Их надевают уже здесь, а прежнюю одежду сдают Танталу.
— Я так и знала! Так и знала! — воскликнула девушка с торжеством в голосе. Она видела ЗАГРЕЯ впервые, но обратилась к нему, как к хорошему знакомому. Сразу видно, новенькая. Новички часто обращаются именно к ЗАГРЕЮ.
В зеленоватом свете кожа ее казалась очень бледной. Впрочем, на этих улицах не встретишь людей с румяными щеками. Толстые бывают — румяных нет. Девушка была худой, как спичка. Ее прозрачные белые руки напоминали водоросли, шея походила на тонкий стебель, который вот-вот переломится под тяжестью головы.
— Я смогла! — повторила она, как заклинание, и молитвенно стиснула пальцы.
— О чем вы?
Несколько секунд она смотрела на ЗАГРЕЯ огромными черными глазами. Лицо ее было все слеплено из теней — светился лишь лоб и острая черточка носа. В черных провалах глазниц зрачки были как два озерца без блеска и мути.
— Я смогла победить. Главное — воля. — Каждая ее фраза звучала как заклинание. — И еще верить, что преодолеешь. А я знала, что преодолею. Последние две недели тяжелее всего. Я не могла двинуть ни рукой, ни ногой. Но я выдержала… — Она вдруг покачнулась, прислонилась к стене. — Все плывет. Это бывает… — Она тряхнула головой. Густые волосы цвета спелой пшеницы на миг скрыли ее лицо.
Надо срочно отвести ее в таверну и дать выпить воды из Леты. Таков ритуал. Обряд милосердия. Но до таверны далеко. А дом ЗАГРЕЯ здесь, рядом.
— Зайдем ко мне, — предложил он.
Она перепугалась. Все новички ужасно боятся. И всегда того, чего боялись прежде на том берегу.
— У меня можно выпить. — ЗАГРЕЙ взял ее за локоть.
Наверное, она хотела убежать. Она даже попыталась вырвать руку. Но сил не хватило. Ноги ее подкашивались. Если бы ЗАГРЕЙ не держал ее за руку, она бы сползла по стене на мостовую. Он потянул ее за собой, с силой, почти грубо. Она раскрыла рот, хотела закричать. Но губы лишь беззвучно шлепали друг о друга.
Из ближайшего переулка выплыла огромная студенистая гусеница, с бессчетным количеством мохнатых ножек по бокам. Круглую голову венчала пара острых рогов. В теле гусеницы светились окна — как в доме или поезде. За гусеницей неслась с лихим гиканьем кавалькада — белые скелеты на белых конях. Скелеты рубили мечами гусеницу, но не могли причинить ей никакого вреда. Гусеница медленно уползла в ближайший переулок. Скелеты на лошадях помчались дальше.
— Что э-т-то? — Девушку стала бить дрожь.
— Сны. Всего лишь сны, — отвечал ЗАГРЕЙ.
— Какие сны? — она не поняла.
— А вот какие, не знаю. И никто не знает, пока сон не пройдет через ворота и не отправится к спящим. Если улетит через роговые ворота — то эта правдивое видение, а если вылетит через белые, из слоновой кости, то сон ложный.
Когда-то любил ЗАГРЕЙ сидеть подле ворот и прежде, чем сон устремится к воротам, пытался угадать, что перед ним — пророчество или всего лишь очередной обман, посылаемый людям. Но обычно всегда ошибался. Самые правдоподобные сны бывали самыми лживыми. Потому и занятие это ему надоело.
— И что же, они всегда здесь бродят? — шепотом спросила девушка.
— Да, пока не уйдут к людям. Но они совершенно не опасны. Ты привыкнешь и не будешь обращать на них внимания.
— Я устала! — девушка скривила губы. Она пыталась заплакать. Но слез не было — она еще не научилась плакать здесь.
ЗАГРЕЙ поднял ее на руки и понес. Она была легкая, как пушинка. Даже по лестнице наверх он нес ее без труда. В прихожей она вдруг вцепилась в косяк, и стоило немалых усилий оторвать ее пальцы от бруса из мореного дуба. Наконец, он впихнул ее в свою комнату, она потеряла равновесие и упала. ЗАГРЕЙ огляделся. На столе — чашка с кофе. Невыпитый кофе остыл, подернулся черным ледком. Кофе, который варила Пина, всегда покрывался льдом. А что если дать гостье хлебнуть кофе? Жестоко, конечно, но забавно. А если Пина узнает? Ну и что? В конце концов он ничем не обязан жене Дита. Абсолютно ничем. ЗАГРЕЙ разжал рот девушки и влил весь оставшийся кофе, не боясь, что она захлебнется. Оставил ее лежать на полу, сам отошел и плюхнулся на диван. Поначалу она не двигалась.
Внезапно дрожь пробежала по ее телу, и она раскрыла глаза.
— В груди жжет, — сказала она. — И мне плохо.
— Хочешь, подарю платье? — спросил ЗАГРЕЙ и положил ей на грудь лиловое платье, Танталов презент. Хорошее платье, неразрезанное, с пуговицами сверху донизу.
Она не ответила, лежала, прижимая одной рукой к груди платье, вторую положила под голову. Хмурила тонкие темные брови, мучительно хмурила, так, что меж бровей пролегла глубокая морщинка. Вспоминала.
Хорошо, что он не дал ей воды Леты.
— Все-таки я смогла, — сказала она вновь и улыбнулась. — Я была уверена, что смогу справиться. Предлагали операцию, но я отказалась. Не стала себя уродовать. Есть же и другой путь. Должен быть. А профессор мне сказал: «Все равно к нам вернетесь». А я не вернулась. Я упрямая. Сказала — под скальпель не лягу. Ведь это так глупо — ложиться под нож!
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Ни-Ни… — Она засмеялась. — Не понял? Это имя такое — Ни-Ни. Сокращенное от Анны.
— А-а! — ЗАГРЕЙ рассмеялся тоже.
