Родился Габа в Кении, недалеко от Найроби. Когда он был маленький, со своими братьями он ходил на станцию и мыл там бутылки в кафе. Шли впятером по обочине шоссейной дороги и пели, прихлопывая в ладоши. Когда поешь — меньше устаешь, дыхание ровное и ноги не сбиваются с ритма. Габа был самый маленький, и ему, чтобы попадать шагом в синкопу, приходилось семенить или подпрыгивать на месте. Поэтому Габа все-таки уставал. Однажды он устал так сильно, что здорово отстал, но продолжал идти и петь и хлопать в ладоши. По дороге Габе попался огромный сероватый валун. Габа прошел мимо, а валун хрипло вздохнул и двинулся следом. Обернувшись, Габа понял, что это не валун вовсе, а носорог. Его нижняя, острая губа брюзгливо двигалась, ноздри посвистывали, а глаза, красные и маленькие, подслеповато мигали. Такие точно глаза были у бваны Джонса, учителя из миссии, когда тот, выпив тыкву- другую пива из сорго, снимал очки. Габа потому и не испугался.
Носорог глядел на Габу и размышлял о чем-то Габе непонятном. Потом Габа увидел, что носорог танцует — переступает ногами. Габа перестал хлопать в ладоши. Тогда носорог засопел еще пуще и мотнул головой.
Габа снова запел, и снова носорог танцевал, поглядывая на мальчика строго. Габа засмеялся.
Габа знал много песен и все длинные. Полдня они с носорогом плясали, умаялись. Но по шоссе проехал джип, и носорог почему-то рассердился. Он чихнул, обрызгав Габу, и погнался за машиной. Скоро он скрылся из виду, а Габа пошел на станцию.
С тех пор носорог отпечатался в глазах у Габы. Детским рисунком он прогуливался по листам школьных тетрадок, проступил на майке Габы, в которой тот играл в баскетбол. Потом Габа уехал учиться в Москву. Потолок его комнаты весь покрылся носорогами. Огромный раскрашенный мелками носорог сам собою нарисовался на плитах Красной площади. Тысячи носорогов помельче танцевали на стенах вагонов метро.
Глядя на местных девушек, Габа испытывал озноб, ему было неуютно. Но скоро забавные стилизованные носороги стали попадаться ему и на белой женской коже, в виде ненастоящих татуировок. Габа попривык к белым девушкам. Что однажды едва не привело самого Габу к гибели.
Провожая домой однокурсницу, Габа оказался заперт в мрачном четырехугольном дворе на краю Бутова. Серые страшные дома нависали над Габой, и пятеро очень коротко стриженых ребят, посмеиваясь, приближались. Габе стало неприятно, и он побежал. Он быстро бегал, но скоро стало ясно — убежать нельзя. Куда бы Габа ни свернул, перед ним оказывался дом. Габа рвал на себя подъездные двери, шарил толстыми пальцами по кнопкам домофонов, но дом не пускал его в себя. А преследователи, забавляясь, отрезали Габу от спасительных подворотен. При этом они молчали и усмехались, как гиены, что особенно было ужасно. Габа смирился. Он перестал убегать, но люди-гиены еще сильнее разозлились на это. И Габа получил по лицу сначала тупоносым башмаком, потом — армейским ботинком на шнуровке, а потом — вонючей кроссовкой. Катался Габа по земле, от песочницы к качелям и обратно, и продолжалось это довольно долго, потому что люди-гиены устали и дышали тяжело, высунув языки. Да и пахло от них, как от гиен, — потом и едкой мочой.
Наигравшись, они покончили бы с Габой, и Габа к этому был готов. Но они вдруг вскричали удивленно и испуганно и побежали куда-то, топоча и продолжая кричать. Габа сел, разлепил пальцами глаза и увидел в желтом фонарном свете, как несутся они и исчезают в черноте подворотни, а за ними, переваливаясь, гонится носорог, и фыркает, и мотает головой. Крики, отчаянные и мучительно-громкие, вдруг пресеклись, зато задетая носорогом заверещала легковушка. Он поднялся, отряхнулся и пошел к себе в общежитие, напевая на ходу и прихлопывая в ладоши.
Аида рассказала мне это, а тут как раз Габа вернулся.
— Все, посцал! — объявил он, улыбаясь. Аида смотрела на него нежно. Мы посидели еще, чуть-чуть выпили. Но гроза завершила свой полет над Останкиным и, как разбитая армия, рассредоточилась. Аида сказала, что им нужно идти. Мы поцеловались, Габа братски приобнял меня, и они ушли. Да и мне было пора.
— Не угодно ли из Верлена на посошок? — спросила барменша, намекая на абсент. Я выпил, расплатился и вышел.
Больше я никогда не встречал Аиду и Габу. Иногда вижу дедушку — он в подозрительной компании шляется у Белорусского вокзала.
Александр Тюрин
Падший ангел
— Значит так, Берг, ты у нас новенький. — капитан устало покопался в своей голове. Что сказать этому тощему лысоватому интеллигенту, чтобы он не схлопотал пулю в первую же ночь. — Вот висит на стене карта нашего района. Ты обязан знать его наизусть. Ориентирование на местности — ключ к долгой и здоровой жизни.
— Я запомнил карту. Она отпечаталась у меня в голове, она лежит у меня в планшете, а также в виде файла на компьютере.
— Я не про карту, Берг, а про местность. Ты должен изучить, как свою филологию, каждый камушек тут, распробовать каждую какашку…
— Здесь слишком много дерьма, все не распробуешь.
— Берг, с дискуссиями на общую тему пожалуйста в пивную, там все Цицероны… — капитан понял, что этот тип за пару минут утомил его больше, чем весь истекший день. — Патруль, приступай к несению службы. Сержант Краевский, не забывай вовремя радировать с каждой точки.
Патрульные, прошаркав башмаками по грязному полу дежурки, погрузились в толщу мокрого темного воздуха.
Капитал подумал о том, что южный участок Стены никуда не годится, лучше бы его не было вовсе. Еще он подумал, что ему не нравится Берг. Говорит медленно, подбирая слова, как будто рассудительно. А в глазах плещется страх. Все тут со страхом живут, со страхом спят, едят и трахаются. Но Берг еще старательно выращивает его и превращает во что-то возвышенное и благородное. Подведет он, как пить дать подведет.
— Эй, Берг, а этот анекдот знаешь? Дамочка спрашивает у врача: «Доктор, что с моим сыном?» Тот отвечает: «Эдипов комплекс». «Эдипов-шмедипов, главное, чтобы мамочку любил».
Ров, пролегавший вдоль южного участка стены, давно превратился в болотце. Берг и его напарник, Краевский, брели по самые яйца в жидкости с сомнительным цветом и запахом. Мембранная ткань штанов не пропускала воду, но из-за пота все внутри быстро отсырело. Говорить с сержантом было не о чем, тот рассказал еще пару дубовых анекдотов и замолк. Чтобы спастись от комарья, пришлось опустить на лицо сетку, и сразу тяжело стало, как будто сквозь мочалку дышишь. Когда проходили мимо коллектора, вода отчетливо отдавала дерьмом. И еще чем-то, блевотой что ли. Берг едва удержался, чтоб не стравить.
Наконец болотце обмелело и они вышли к какому-то подобию островка. Островок был завален мусором и зарос низким кустарником, под которым деловито шуршали крупные крысы. Находился он как раз напротив того участка Стены, который Духи раскурочили на прошлой недели ракетой. Спереди, через протоку, стоял чахлый лесок из умирающих порубленных осколками березок.
— Ты останешься здесь, я буду на том конце этого острова говняных сокровищ. — распорядился Краевский.
— А разве мы не должны вдвоем?..
— Вдвоем не должны, Берг. Мы пока еще не муж и жена, — опять пошутил Краевский. — Что говорится, не хватает сил и средств. За неполный месяц мы потеряли троих… Не забудь, парень, ты можешь выйти на связь и позвать подмогу, только если увидишь Духов. Иначе они быстренько вычислят тебя и пришлют реактивный гостинец с наведением на радиоисточник. Так что никакого баловства в эфире, усек?
