был праздник, какое бы это было национальное счастье!
Зеленый шум[88]
Уже самые злейшие враги большевиcтского правительства не верят ныне возможности его свержения организованной и, так сказать, «государственнообразной» силой, за отсутствием таковой на русской территории: — после крушения «всероссийских» тенденций Колчака и Деникина белое движение, как известно, замкнулось в узко провинциальные, «областнические» формы.
Но на место организованного противосоветского движения, осененного положительной идеологией и снабженного аппаратом власти, «непримиримые» выдвигают теперь новый реальный фактор: — стихийные крестьянские восстания, «зеленую» волну «народного» негодования и борьбы.
Как должен отнестись к этому фактору сознательный русский националист и патриот, чуждый предвзятости и политического догматизма?
I
Трудно, тяжело живется в России. Ее экономическое состояние убийственно, война и революция потрясли государственное хозяйство в корне. И при современных условиях длящейся внешней, а отчасти и внутренней войны, положение, по-видимому, не улучшается, а ухудшается. Коммунистические эксперименты со своей стороны вносят добавочные осложнения.
Судороги массового недовольства и ропота, действительно, пробегают по несчастной, исстрадавшейся стране. Мы недостаточно информированы, чтобы знать их истинные размеры, но согласимся предположить, что, усилившись, они могут превратиться в новый эпилептический припадок, новую революцию.
Что, если это случится?
Могу сказать одно: — следовало бы решительно воздержаться от проявлений какой-либо радости на этот счет («сломили-таки большевиков»). Такой конец большевизма таил бы в себе огромную опасность, и весьма легкомысленны те, кто готовится уже глотать каштаны, поджаренные мужицкою рукой: — счастье этих оптимистов, если они не попадут из огня, да в полымя.
«Есть нечто худшее, чем дурная власть, — говорил некогда Тэн: — это — уничтожение власти». А поглощение московского правительства зеленой волной было бы именно таким самодовлеющим уничтожением власти, потрясающим торжеством неслыханной анархии. Лекарство в результате оказалось бы во много раз опаснее, хуже болезни, которую оно будто бы стремилось излечить. Прибавьте еще, — болезни, уже неизбежно изживающей себя, проходящей «без сильных лекарств», под влиянием «целительной силы природы»…
Россия хлебнула свободы, и народ помнит эти блаженные глотки. В голове у него еще шумит, хотя хмельную чашу скоро отняли от него, и разлившиеся, подобно морям, реки опять вогнали в берега. — Но что, если снова порвутся шлюзы, уступив напору прекрасных воспоминаний, укрепленных горечью настоящего?
При нынешних условиях это будет означать, что на место суровой и мрачной, как дух Петербурга, красной власти придет безгранная анархия, новый пароксизм «русского бунта», новая разиновщина, только никогда еще небывалых масштабов. В песок распадется гранит невских берегов, «оттает», на этот раз уже до конца, до последних глубин своих, государство российское –
О, конечно, певцам русского духа будет много прекрасной пищи, и в этом безбрежном разливе поэты сумеют оценить очарование родимого хаоса и новый Блок напишет новые «Двенадцать». Конечно, воскресшая разиновщина, как всякое «подлинное» русское движение, как сам большевизм, будет, при всем ее ужасе, величественна и по-своему «интересна». — Но не окажется ли она на этот раз траурным мавзолеем над историей русского могущества, над Великой Россией?
«Туман поглотил Медного Всадника». Сорвалась железная узда, хлынули родные просторы… «Они ее породили, они ее и убьют»…
(А.Белый)
Дело в том, что красный империализм есть последний крик русского великодержавия. Если он будет задушен, не будучи усвоен, — кончит свои дни и оно. Этого у нас сейчас трагически не понимают, за «бытом» красной России игнорируя ее «душу». Но тем не менее это так. Недаром же и сама идеология современного воинствующего антибольшевизма перешла к упадочной проповеди всевозможных «самоопределений», попросту говоря, раздробления государства и, как следствие, отказа от великодержавных задач.
Еще весной прошлого года П.Б. Струве прислал из Парижа в Омск пишущему эти строки следующие золотые слова:
— Самое пристальное внимание и здесь, и в России должно быть обращено на противодействие силам, стремящимся закрепить слабость и расчленение России. Борьба с большевизмом не может вестись за счет силы и единства России.
Я доселе свято помню и незыблемо храню этот драгоценный завет давнишнего властителя моих политических дум. Но сам он ныне словно отрекается от этого завета, изменяет ему ради борьбы с большевизмом, ставшей самоцелью, поощряя всяческие сепаратизмы, менажируя кавказские «государства», помогая Польше, вступая в разговоры даже с Петлюрой, даже чуть ли не уступая румынам Бессарабию… Грустно.
На что же надеяться и что делать националистам Великой России, желающим до последней минуты, до последней возможности остаться верным себе, не останавливаясь ни перед чем? — Вся «устряловщина» (местный харбинский термин) и есть попытка ответа на этот роковой вопрос.
II
На днях довелось мне услышать рассказ об одной из вспышек крестьянской «войны» в Сибири. — Восставшие крестьяне напали на некий западно-сибирский городок, пользуясь отсутствием достаточной охраны, овладели им. Ловили комиссаров, кое-кого поймали, тут же их зарезали. Убили попавшихся под руку евреев. Затем учинили погром во всем городе. Громили лавки, громили дома, громили что попало. Жгли, любуясь «иллюминацией». Потом ушли восвояси. Словом, «картина Николаевска на Амуре».
