— Герой, бля. А кого вместо него?
— Не знаю.
— Хвоща надо, — вдруг предложил Рыжик. — Помните, как он раньше гонял? Ну, в начальной школе?
— Да, гонял здорово, только теперь ты его не заставишь.
— Точно. Кстати, он во сне разговаривает.
— Серьезно?
— Отвечаю. Вчера проснулся… Ну, в толчок пойти. А он бормочет чушь какую-то.
— И что бормотал?
— Да не помню. Про театр и короля вроде… король гнили или боли, хрен его знает. Еще ногой дергает и так быстро шепчет: «Отпусти, отпусти, отпусти…»
— Во дурик!
— Больной, хер ли…
За ужином Муха сел рядом с Хвощом и, ткнув его локтем под ребра, заговорщицки подмигнул:
— Как там король гнили?
Хвощ вздрогнул и выронил ложку. Лицо его вытянулось и побелело, Муха даже испугался, что тот сейчас грохнется в обморок. Но нет. Глубоко вдохнув, Хвощ спросил дрожащим голосом:
— Откуда ты знаешь?
Муха заржал:
— Оказывается, ты не только во сне разговариваешь!
Хвощ, видимо, понял, что к чему. Краска постепенно возвращалась на его лицо. Он схватил ложку и зло пробормотал:
— Хочу — говорю, хочу — не говорю!
Сине-серые сентябрьские сумерки заполнили комнату. Дежурная воспитательница уже закончила обход и погасила в спальне мальчиков свет. Наступило странное, зыбкое время между днем и ночью, между сном и явью, время теней и жутких историй, важных разговоров, подводящих итоги, расставляющих все по своим местам. Муха, которому не спалось из-за воспоминаний об отце, сел на кровати и спросил:
— Эй, Хвощ, как там в психушке?
Он не надеялся на ответ, но услышал его:
— Весело.
— Да ладно. Что может быть веселого в психушке?
— Может, — Хвощ лежал на спине, не мигая, глядя в потолок. — У нас был кукольный театр.
— Трендишь! Театр, блин. Откуда в дурке театр?
— Не знаю. Он там всегда был.
Муха переглянулся с Рыжиком и выразительно покрутил пальцем у виска.
— И что там показывали?
Хвощ недовольно поморщился, не отрывая взгляда от потолка:
— Показывали всякое. Какая разница? Про Гамлета там, еще много…
— Про кого? — фыркнул Муха. — Это что за мудак такой?
— Принц один. У него отца убили, и он с ума сошел.
— Ни хрена себе! Вам там вокруг своих дуриков мало было?
— Ты не веришь мне? — голос Хвоща был спокоен и холоден, как лесной ручей.
— Нет, не верю, — Муха зло ухмылялся. — Мне кажется, в дурдоме тебя просто перекормили таблетками, потому что ты псих, долбанутый на всю башку. И теперь втираешь нам какую-то хрень про принцев и кукольный театр. Либо просто трендишь, либо тебя приглючило.
Рыжик встрепенулся:
— А еще этот, гнилой король, или как там!
— Точно! Он тебе снится, что ли?
Хвощ даже не повернул головы. По-прежнему глядя вверх, он просто сказал:
— Сам все увидишь.
И закрыл глаза.
Следующим утром на тумбочке рядом с кроватью Мухи появился билет. Это была половинка обыкновенного листа в мелкую клетку, вырванного из школьной тетради. В центре синей шариковой ручкой было изображено нечто вроде занавеса с двумя классическими масками трагедии и комедии. Сверху шла надпись, сделанная крупными корявыми буквами с многочисленными завитушками:
«Добро пожалавать в наш театр».
А снизу еще одна, короткая, ровными четкими буковками:
«Билет № 1».
Муха повертел бумажку в руках, стукнул в плечо Рыжика:
— Глянь, как этого психа прёт. Всю ночь, наверно, сидел, рисовал.
Рыжик хмыкнул и, пожав плечами, полез в тумбочку за зубной щеткой. Муха подошел к Хвощу, процедил сквозь зубы:
— Это ты мне положил?
Тот медленно и настороженно повернулся, будто не был уверен, действительно ли слышал рядом с собой чей-то голос:
— Что?
— Что! Оглох, ёптвою?! Это ты мне положил, спрашиваю?
Хвощ кивнул:
— Я. Положил. Пригодится.
— На хрена?
— Это билет, — он еле заметно улыбнулся. — В театр. Ты же хотел посмотреть.
— И чё, типа, они ко мне приедут теперь?
— Да. Уже скоро.
Муха скривился. Чокнутый слишком далеко зашел в своем вранье, это отличный шанс проучить его. И, несмотря на то, что держать бумажку в руках было неприятно, Муха аккуратно сложил ее, сунул в задний карман джинсов и сказал:
— Хорошо. Но если никакого театра не приедет до понедельника, я тебе рыло начищу, лады?
— Лады, — просто ответил Хвощ и начал натягивать свитер, давая понять, что разговор окончен.
День выдался суматошный, но удачный. Утро было туманное и холодное, однако небо оставалось чистым, без единого облачка, и ни одно из запланированных мероприятии не отложили. В пробеге детдомовские оставили домашних далеко позади, без труда победив на каждом из десяти этапов.
Потом была пожарная эстафета. Они разматывали шланг, таскали на носилках «раненых», носились вокруг стадиона в противогазах. Рыжик схлестнулся с одним шестиклассником, и Муха кинулся другу на подмогу. К тому времени как подоспел физрук и растащил их, у обоих уже были разбиты носы и губы, хотя шестикласснику досталось сильнее, все-таки его били вдвоем. Классная руководительница накричала на них, пообещала рассказать все воспитателям. Муха послал ее по всем известному адресу — громко и прилюдно. Он был слишком взвинчен, чтобы соображать, что делает. Классная отвесила ему пощечину и пообещала засадить в изолятор на неделю. Муха плюнул ей под ноги, развернулся и пошел прочь. Двое десятиклассников остановили его и привели в детдом, где оставили под надзором подслеповатой технички тети Саши до окончания всех мероприятий дня здоровья.
После обеда у них была забита стрела с одним парнем из домашних, который вдруг начал ни с того ни с сего кричать, что Горб на своем участке эстафеты срезал путь. Вполне возможно, это действительно
