занесло одного святого отца. Это был необычный святой отец: с мечом на поясе, со злыми внимательными глазами. Что-то он разглядел во мне, задал нужным людям нужные вопросы… Так я оказался здесь.
Он перевел взгляд на лицо собеседника. Тот жадно смотрел на него, подавшись вперед.
— А еще раньше? Что у тебя было?
— Что было?… Пожалуй, ничего особенного. Я родился в деревеньке далеко отсюда, пара недель пешего ходу. Когда Железный Герцог решил воевать с баронами, ее сожгли. Походя, для развлечения. Кто успел, разбежались по лесам — подались в разбойники, наверное. Остальных, не таких шустрых, схватили люди Герцога и предложили нехитрый выбор между крепкой веревкой и ржавой кольчугой. А нам очень хотелось жить.
— Тебе некуда возвращаться, — медленно произнес человек. — Вот почему ты сидишь здесь, да?
— Может быть. Я не задумывался об этом, пока не появился ты.
— И… что же теперь?
Мучитель слепо глядел перед собой.
— Наверное, ничего. Похоже, ты так хотел понять, что и меня заставил это сделать. Считай эту беседу моим последним подарком.
Они допили вино в тишине, передавая флягу.
— Спасибо, — сказал человек. — Теперь мне будет легче. Кстати, сегодня ты ни разу не назвал меня некромантом. Почему?
— Потому что я тебе верю, — ответил мучитель угрюмо.
Над площадью висел протяжный гул. Вроде бы негромкий, но удивительно всепроникающий, сотканный приглушенным гомоном тысяч голосов, шарканьем тысяч ног, покашливанием, сипением, звуками плевков и отрыжки, взвизгами придавленных…
Посередине на громадном каменном столе уже громоздились вязанки хвороста и грозил небу высокий железный столб, покрытый следами застарелой копоти. Мучитель пристально следил, как от ворот обители ведут спотыкающуюся фигуру в драной рубахе, бывшей некогда белой. Ветер раздувал лоскуты подола и рукавов, так что казалось — ведомого сейчас развеет, будто груду сухого песка.
Наверное, так было бы лучше.
Монахи подвели обладателя рубахи к столбу, прислонили к нему спиной, отошли, почтительно склонив головы.
И сейчас же зазвучал гнусавый голос, заставивший притихнуть толпу. Отец дознаватель по традиции лично возглашал обличение.
Мучитель медленно подошел к столбу, держа в руке смотанную цепь, и остановился прямо напротив.
— Это должен быть не я, — сказал он одними губами, но человек услышал и поднял голову.
— А я думал, мы больше не увидимся, — сказал он так же тихо. Он был страшно бледен, синюшные губы выделялись резким пятном.
— Не ты один, — кивнул мучитель, накидывая цепь ему на шею и пропуская концы под мышками. — Но я кое-что тебе задолжал, так что пришлось извернуться.
— О чем ты говоришь? — удивился человек.
Мучитель, не отвечая, затянул цепь и соединил ее концы болтом по ту сторону столба. Потом двинулся вокруг, проверяя, нет ли слабины. Что-то не понравилось ему на груди у жертвы, и он шагнул вплотную. В тот же момент комок смолы, перемешанной с сухими травами и мелким белесым порошком, перекочевал из его пальцев в рот казнимому.
— Глотай, — буркнул мучитель себе под нос, дергая перекрученные звенья, чтобы они легли ровнее. — Да не вздумай жевать — перекосит от горечи, и выдашь нас.
Он почувствовал руками странную и неуместную дрожь — казнимый беззвучно смеялся, слабо кривя уголки губ.
— Что смешного?! — прошипел мучитель.
— Я поймал тебя на лжи, — объяснил человек. — Все-таки ты знаешь, что такое милосердие.
Мучитель замер и медленно поднял голову. Его единственный зрачок хищно сузился.
— Если б я мог, то вывел бы тебя из города, — сиплым, дрожащим от ненависти шепотом выдавил он. — Но я не могу. Поэтому я дал тебе это средство. А ты…
— Хватит болтать, — оборвал его человек. — Сейчас ты сам нас раскроешь. Я, кажется, уже теряю сознание. Не жалей обо мне, не надо. Лучше сделай то, что задумал, потому что…
— Откуда ты… — изумленно перебил его мучитель, но глаза человека страшно закатились и он уронил голову на грудь. Отвечать было некому.
Над площадью продолжал гнусить отец дознаватель. Мучитель, как в тумане, наклонился, вытащил из ведра с водой моток веревки и принялся медленно и тщательно обматывать ею обвисшее на цепи тело. Не забыть заткнуть рот. Все должно выглядеть правдоподобно. Он изо всех сил старался не думать ни о чем другом, кроме частых и ровных веревочных витков.
Было душно, и едкий пот то и дело заливал глаз, заставляя медленные капли сползать по щеке в жесткую щетину.
Когда дымное пламя, наконец, разгорелось по-настоящему, мучитель спустился на камни площади и размеренно заковылял к обители. В каморке налево от входа его дожидался дорожный мешок. В нем, помимо вина, вяленого мяса и кошеля, туго набитого медью и серебром, лежали инструменты строителя — плотницкий топор без топорища, надежный рубанок, новенькая лопата.
В обители не должны хватиться хотя бы пару дней. Если выйти на дорогу сегодня вечером, то по свету можно успеть достичь ближайшего постоялого двора. С утра попытать счастья с попутными телегами, добраться до тракта и двинуть по нему на восток. Туда, где уж десять лет зарастает и никак не может зарасти пепелище, а мертвые плачут у своих надгробий.
Дорога может выйти долгой, но впереди лето. Время есть.
Главное — не останавливаться.
ЛИЧНОСТИ
ИДЕИ
МЫСЛИ
Марианна Алферова
Борис Стругацкий
Невеселые разговоры о невозможном
Вопрос Марианны Алферовой Борису Стругацкому в off-line интервью
