отчетами, приводили людей, уводили заключенных, в приемной начальника толпился народ. Помню, бедный адъютант сидел с лицом, посеревшим от усталости и недосыпания. Контора жила! А сейчас? Поднялся по лестнице, прошел мимо молчаливых кабинетов, вошел к министру и что вижу? Да здесь откровенно спят за столом! Не хочет Раскун работать, не хочет сам и людей не гоняет…
— Господин министра примет Манула? — вежливо спросил я, уже переполненный огорчением от еще несостоявшейся беседы — ничего хорошего от нее не ждал.
Офицер ошалело хлопал глазами и беззвучно разевал рот, пытаясь разогнать сон из головы и включиться в окружающую реальность.
— Не слабо же он вздремнул на боевом посту! — недовольно проворчал внутренний голос, — аж в себя прийти не может. Вдруг бы это не ты, а вилянгский десантник с автоматом наперевес?
Внешне же я остался абсолютно спокойным. Не дело начинать переговоры с министром внутренних дел с разноса его адъютанту. Во-первых, это некорректно с точки зрения субординации — данный офицер мне напрямую не подчиняется, во-вторых, не думаю, что Раскуну понравится, что кто-то «строит» его подчиненных без разрешения начальника.
Но втык хозяину этого здания я сделаю! В том случае, конечно, если результат переговоров меня устроит…
Наконец, дежурный окончательно проснулся и метнулся в кабинет начальника. Вышел, указал рукой на дверь: «Господин министр ждет вас».
Я скромно вошел и остановился у стола Раскуна. Хозяин кабинета сидел и молча смотрел на меня. Его лицо ничего не выражало: с таким успехом он мог смотреть на пустое место. Еще один неприятный звоночек — не рады здесь моему визиту, совсем не рады.
Какой линии поведения мне придерживаться дальше? Лихо запрыгнуть в кресло со словами: «Раскуныч, чего такой грустный?!» — или, скромно потупив глазки, стоять в ожидании приглашения? Оба варианта меня не прельщали — первый своей наигранностью, второй излишней скромностью. Ни тому, ни другому проницательный чекист не поверит.
— В первый раз хоть выпить предложили, — с обидой протянул я.
Внезапность этой фразы оказалась одинаковой для нас обоих. Ее выдало подсознание совершенно независимо от моих предыдущих размышлений. Произнеся ее, я понял, что на самом деле обижен холодностью приема старого знакомого.
— Хотя он имеет на это право? — спросил внутренний голос. — Не правда ли?
— Правда! — со злостью ответил я, — но правила хорошего тона в Империи еще никто не отменял. Нечего со мной в гляделки играть!
Раскун, смущенный упреком, засуетился: залез в стол, достал сильно початую бутылку коньяка, два бокала и блюдце с какой-то закуской. Этикетка гласила, что данный напиток старый и дорогой.
— Да он тут квасит в гордом одиночестве! — воскликнул внутренний голос. — Вот почему все подчиненные расслабились!
И верно! Напряженный от предстоящего разговора я не сразу понял, что кабинет министра внутренних дел буквально пропитан винными парами!
Да он пьяный! Так это же самое подходящее время для серьезного разговора о нашем будущем. Пословица: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке», — не всегда работает верно, тем более с сотрудниками компетентных органов, но кое-что нам это все-таки даст.
— У меня только коньяк, — Раскун плеснул в оба бокала.
— Да я не пью, — смешался я, — Запахом навеяло, — не удержался от подковырки.
Несмотря на количество выпитого, речь старого чекиста оставалась твердой, движения выверенными, а лицо спокойным. Работа у них такая — самим оставаться трезвыми, а собеседника заставлять выбалтывать секреты по пьяной лавочке.
Но глаза его все-таки выдавали. Грустные. Таких глаз у Раскуна я еще не видел. Что его печалит? Сожалеет о несостоявшемся президентстве? Чего тогда сидит в министерстве? Написал бы заявление об уходе, да на покой!
Министр хмыкнул, долил себе полный бокал и махнул его, не закусывая. Тряхнул головой, потом все- таки взял с блюдца ломтик чего-то мясного.
— Точно не будете? — спросил с пьяной настойчивостью.
Вот теперь стало заметно, что, не смотря на благопристойный внешний вид и безукоризненные манеры, Раскун явно не в форме.
— Зачем тогда спрашивать, — буркнул он себе под нос и убрал натюрморт для одинокого выпивохи в стол.
— Присяду? — спросил я, указывая лапой на кресло.
Хозяин кабинета сделал неопределенный жест рукой, мол, чувствуйте себя как дома.
Посидели, помолчали.
— Караул где? — внезапно спросил министр внутренних дел.
— Кто? — удивился я. — Какой караул?
— «Манулята», спецназ, морская пехота, или кто там у вас еще? — с усмешкой перечислил Раскун. — Не в одиночку же пришли меня арестовывать? Авантюризм вам свойственен, но не до такой же степени. — Он помолчал, тряхнул головой и продолжил, — А ведь были времена, Сергей, когда на одной стороне работали, в одной команде… а сейчас вот так вот все… погано…
— О, как все запущено, — протянул внутренний голос, — Раскун полностью просчитал ход твоих мыслей и уже принял решение за тебя. Понимает, что не доверяем и хотим от него избавиться.
— Да, — ответил я, — вот только наш хитроумный чекист смоделировал мое поведение в соответствии со своим характером. Не допускает он мысли, что манул может ему доверять и оставит у руля министерства внутренних дел.
— А ты доверяешь? — заинтригованно спросил невидимый собеседник.
Серьезный вопрос. Спроси меня кто-нибудь это до того, как я вошел в этот кабинет, то с большой бы долей уверенности сказал бы: «Нет!» — а вот сейчас и не знаю. Ожидал увидеть Раскуна злым, собранным, готовым к отпору, а не пьяным и поникшим. Именно не сломленным, а поникшим. Министр внутренних дел — кадровый офицер госбезопасности СНС, там сопляков и истеричек не держали. А сейчас он больше похож на разочарованного в жизни майора российской армии, которого государство вышвырнуло вон, сократив его воинскую часть. Без пенсии и почета…
— Чего ждете? — дружелюбно прервал ход моих мыслей Раскун, — Хотя, понимаю — не каждый день приходится арестовывать старых друзей, а, Сергей? — Еще и подмигнул.
Похоже, опьянение из фазы мрачной задумчивости перешло в состояние неестественной веселости.
— Вернете на это место моего предшественника? — бодро продолжил он. — Я бы не советовал. Не самый лучший выбор — слабоват в оперативной работе. Всех его агентов мои ребята держали под плотным контролем с первой минуты пребывания на территории республики. Лучше приглядитесь к начальнику диверсионного отдела. Он под моим началом еще в КОС работал — способный офицер. Блестяще сорвал снабжения наших войск в Зарундии, что и привело к их поражению в войне за нефть. А этот, — Раскун брезгливо скривился, — педант и зануда, нет в нем полета мысли. Впрочем, это уже не мое дело, — он встал и одернул китель. — С вещами на выход. Так?
Никогда не видел его в форме со всеми регалиями — впечатляющее зрелище. А ведь среди имперских наград немало орденов от Совета Народного Спасения. Похоже, что наш министр всерьез собрался идти в тюрьму или, чем черт не шутит, встать пред стволами расстрельной команды.
— По себе меряет, — проворчал внутренний голос. — Он бы нас точно не пощадил, окажись на наше месте.
— Сядьте, Раскун, — резко сказал я. — Никто не собирается вас снимать с должности, заключать в тюрьму или расстреливать. — Сказал и прикусил язык.
Мой собеседник ехидно улыбнулся и упал обратно в свое кресло — последняя доза коньяка уже всерьез взялась за организм.
— Все-таки я оказался прав, — протянул он, — с какой легкостью вы перечислили все возможные варианты моего будущего… рассматривали их… рассматривали, — Раскун погрозил мне пальцем.
