возможно, его даже не следует принимать во внимание.
— В таком случае, как этот,
Старик взглянул на свои руки в темных возрастных пятнах. На ладони вырисовывались линии его жизни, и каждая имела свое значение.
— Мой двоюродный брат много лет руководил «Театром Чудес» в Чилликоте. Незатейливый такой театр, там шли местные спектакли, концерты небольших ансамблей и певцов, мало кому известных. Иногда приезжали гастрольные труппы, которые вносили некоторую новизну и создавали иллюзию культурной жизни.
Рассел помолчал в ожидании. Он начал догадываться, в чем дело, и надеялся, что не ошибся.
— Однажды, много лет спустя после отъезда Карен с сыном, приехал к нам спектакль варьете. Фокусники, комики, акробаты и всякое такое. Мой кузен готов поклясться, что среди них был и Мануэль Свенсон. Повторяю, прошло много лет, возможно, это был чей-то артистический псевдоним, но впечатление у кузена создалось именно такое. Он даже готов был поспорить на немалую сумму. И сказал, что спросил у Мануэля, не виделись ли они когда-нибудь прежде. И услышал в ответ, что не виделись и что он вообще впервые в жизни в Чилликоте.
Рассел поднялся, стараясь скрыть волнение:
— Это уже кое-что, но искать придется долго. Боюсь, у нас нет для этого времени.
— А фотография этого человека не помогла бы?
Рассел обрадовался:
— Конечно, было бы отлично!
— Подожди.
Бен Шепард взял беспроводной телефон и, набрав номер, дождался ответа.
— Привет, Гомер. Это я, Бен.
Его собеседник, очевидно, выразил беспокойство.
— Нет, не волнуйся. Приду сегодня в боулинг. Звоню по другому делу.
Когда человек на другом конце связи успокоился, он продолжил:
— Гомер, помнишь ту историю с молодым Свенсоном, который приезжал с труппой на гастроли?
Рассел с нетерпением ждал ответа.
— Не сохранилось ли в твоем архиве что-нибудь о нем?
Ответ, видимо, прозвучал короткий, потому что Бен сразу же заявил:
— Отлично. Пришлю к тебе одного человека. Его зовут Рассел Уэйд. Сделай все, что попросит. Если не доверяешь ему, доверься мне.
Тут, видимо, последовали какие-то возражения и просьба объяснить, в чем дело, но Бен Шепард прервал разговор.
— Сделай что говорю, и все. Пока, Гомер.
Он положил трубку и повернулся к Расселу.
— Мой двоюродный брат все эти годы хранит копии афиш артистов, которые выступали в нашем театре. Со-брал что-то вроде коллекции. Наверное, думает книгу написать когда-нибудь. У него есть фотография того человека.
Он взял блокнот и ручку, лежавшие возле телефона, и написав имя и адрес Гомера, протянул записку Расселу:
— Вот его адрес. Это все, что в моих силах.
Рассел сделал то, что подсказало сердце. Взяв листок, крепко обнял Бена Шепарда. Искренность и волнение Рассела помогли Бену оправиться от удивления. Рассел понадеялся, что, когда он останется один, пройдет и сожаление.
— Бен, мне нужно идти. Ты не представляешь, как я тебе благодарен.
— Знаю даже больше. Знаю, что ты прекрасный человек. Ни пуха ни пера тебе в твоем поиске и во всех прочих делах.
Глаза у Бена Шепарда опять увлажнились. Они обменялись крепким рукопожатием, и оно сразу же превратилось в воспоминание, которое не забудется долгие годы.
Рассел направился к машине. Настраивая навигатор на адрес, указанный Беном, подумал, что не сможет самостоятельно использовать новую информацию. Для поиска этого человека необходимы возможности, какими располагает только полиция. Значит, следует, получив у Гомера материал, как можно скорее вернуться в Нью-Йорк.
Направляясь в Чилликот, он не мог понять, отчего пришел в такое возбуждение — из-за сведений, которые раздобыл, или при мысли, что скоро вновь увидит Вивьен.
Глава 34
Из окна клиники Вивьен смотрела, как, постепенно поднимаясь, восходит солнце и начинается новый день. Но не для Греты. Не будет больше для нее рассветов и закатов до того воскрешения, в которое всегда верилось с трудом.
Она прислонилась лбом к стеклу и ощутила его гладкую холодную поверхность. Закрыла глаза, мечтая проснуться в каком-то совсем другом времени и в другом месте, где ничего не произошло и они с сестрой — дети и счастливы, как умеют быть счастливы только дети.
Незадолго до этого, когда она держала сестру за руку и слушала, как слабели сигналы монитора, пока не превратились в конце концов в одну прямую зеленую линию, явившуюся ниоткуда и ведущую в никуда, перед нею мгновенно пронеслись картины из их жизни, как это бывает у людей при смерти.
Прежде Вивьен считала, что такая привилегия дарована лишь умирающим, дабы они осознали длительность собственной жизни, но сейчас вдруг обнаружила, что жизнь эта до нелепого коротка. Может быть, оттого, что она, Вивьен, оставалась на земле, где все представало теперь хрупким и суетным, а в груди поселилась боль утраты, которая еще долго ее не отпустит.
Она вернулась к кровати и коснулась губами лба Греты. Кожа гладкая и мягкая, и слезы Вивьен скатились с виска на подушку. Она нажала кнопку возле изголовья. Зажужжал зуммер, и в дверях появилась медсестра.
Взглянув на монитор, она сразу поняла, что произошло. Достала из кармана телефон и позвонила.
— Доктор, зайдите, пожалуйста, в палату двадцать восемь.
Вскоре в коридоре послышались быстрые шаги, и вошел доктор Савине — невысокий, средних лет человек, с залысинами, умеющий держаться соответственно своей профессии. Доставая из кармана фонендоскоп, он подошел к кровати, откинул простыню и приложил инструмент к исхудалой груди Греты. Несколько мгновений понадобилось ему, чтобы понять, и еще одно — чтобы обратиться к Вивьен с привычным в подобной ситуации выражением лица.
— Мне очень жаль, мисс Лайт.
Слова его, однако, прозвучали не формально. Вивьен знала, что персонал и врачи «Марипозы» близко к сердцу приняли этот случай. Их бессилие перед прогрессирующей с каждым днем болезнью вызывало ощущение поражения, которое они разделяли с ней. Она отошла от кровати, чтобы не видеть, как простыня накроет лицо Греты.
От горя и переутомления у нее закружилась голова, она покачнулась и прислонилась к стене, чтобы не упасть. Доктор Савине поспешил к ней, поддержал, усадил в кресло у кровати. Вивьен почувствовала, как опытные пальцы проверили ее пульс.
— Мисс, вы совсем обессилели. Не лучше ли было бы немного отдохнуть?
— Очень хотела бы, доктор. Но не могу. Не сейчас.
— Если не ошибаюсь, вы ведь работаете в полиции, верно?
Вивьен взглянула на доктора, и он увидел на ее лице усталость и волнение.
— Да. И во что бы то ни стало должна вернуться в Нью-Йорк. Это вопрос жизни или смерти.
— Здесь вы уже ничего не можете больше сделать. Если не знаете, куда обратиться, дадим вам
