адреса нескольких похоронных бюро, очень хороших и очень скромных. Они обо всем позаботятся.
Савине обратился к медсестре:
— Мег, пойдите приготовьте документы для свидетельства о смерти. Сейчас приду и подпишу.
Когда она вышла из палаты, Вивьен поднялась с кресла, чувствуя, что ноги еле держат ее.
— Доктор, меня ожидает ужасный день. И мне сейчас никак нельзя заснуть.
Она помолчала, стараясь преодолеть смущение.
— Странно, что об этом вас просит сотрудник полиции, но мне нужно принять что-то, чтобы не спать.
Врач как-то загадочно и понимающе улыбнулся:
— Ловушка? А потом я окажусь в наручниках?
Вивьен покачала головой:
— Нет. Я только искренне поблагодарю вас.
Савине немного подумал.
— Подождите здесь.
Вышел из комнаты и вскоре вернулся с белой пластиковой коробочкой, встряхнул ее, и стало слышно, как внутри брякнула таблетка.
— Вот. В случае необходимости примите. Но имейте в виду, алкоголь недопустим.
— Такой опасности нет. Спасибо, доктор.
— Удачи, мисс Лайт. И еще раз примите мои соболезнования.
Вивьен осталась одна. Постаралась убедить себя, что сестры ее в этой комнате больше нет, что тело, лежащее на кровати под простыней, — это лишь оболочка, много лет хранившая ее прекрасную душу, некая емкость, взятая в долг, которая вскоре будет возвращена земле. И все же не могла удержаться, чтобы не посмотреть на Грету в последний раз и не поцеловать ее.
На тумбочке возле кровати стояла бутылка с водой. Она открыла коробочку, которую дал врач, и бросила таблетку на язык. Запила из бутылки водой, которая показалась соленой, как слезы. Потом сняла с вешалки свою куртку и вышла из комнаты.
В вестибюле у регистрационной стойки две девушки в белых халатах помогли ей связаться с похоронным бюро, и она сделала необходимые распоряжения.
Затем осмотрелась. Здесь ей больше нечего было делать, а самое главное — она уже ничего и не могла сделать. Когда сюда привезли Грету, она оценила изысканную строгость «Марипозы». Теперь же это было просто место, где люди иногда не выздоравливают.
Выйдя на улицу, она прошла к своей машине на парковке и, наверное, испытала эффект плацебо, по-тому что таблетка не могла подействовать так быстро, а она уже почувствовала, что усталость прошла и ей стало лучше.
Вивьен села в машину, завела двигатель и выехала из города, направляясь к Пэлисейдс-парквей, которая выведет ее из Нью-Джерси. По дороге перебирала в памяти последние события.
Накануне, когда преподобный Маккин сообщил ей свой секрет, нарушив одно из строжайших церковных правил, она пришла в восторг, но и встревожилась тоже.
С одной стороны, речь шла об ответственности перед ни в чем не повинными людьми, чья жизнь находилась в опасности, — о той самой ответственности, которая в конце концов и заставила священника обратиться к ней. С другой стороны, возникало желание избежать последствий этого решения, которое привело бы к серьезным переживаниям. «Радость» Майкла Маккина слишком важна. Ребята, о которых он заботился, обожали его. Община нужна была не только им, но и всем, кто еще придет сюда и увидит, что он ждет их.
После обеда с ребятами, когда она смеялась и шутила с Санденс, которая выглядела какой-то обновленной, словно преобразившейся и душой, и телом, ей позвонили из клиники.
Доктор Савине со всей деликатностью, какой требовал разговор, сообщил, что состояние Греты резко ухудшилось и они с минуты на минуту ждут неизбежного. Она вернулась к столу, стараясь скрыть волнение и тревогу, но не смогла обмануть проницательный взгляд Санденс.
— Что случилось, Ванни, что-то не так?
— Ничего, солнышко. Проблемы на работе. Знаешь ведь, как эти плуты не любят, когда их ловят.
Она нарочно употребила слово «плут», потому что оно очень забавляло ее в детстве. Но эта попытка свести все к шутке не убедила племянницу, и Санденс до окончания обеда внимательно посматривала на нее, следя за выражением лица.
Прежде чем уехать, Вивьен поговорила с отцом Маккином. Сказала, что состояние матери Санденс ухудшилось и она едет в Кресскилл, в клинику. Договорились, что после обеда он вывесит в церкви объявление о том, что исповедаться можно теперь и в четверг и что с двух часов он будет в исповедальне. А в пятницу будет исповедовать, как всегда, в церкви Святого Иоанна Крестителя на Манхэттене. Потом они созвонятся и обсудят план действий в соответствии с составленным расписанием.
По дороге Вивьен выдержала еще более серьезное испытание — разговор с Белью. Ей многого следовало добиться от него, ничего, однако, не раскрывая. И она понадеялась, что уважение, которое питал к ней начальник, достаточно велико, чтобы он поверил ей и разрешил сделать то, что она попросит.
Капитан ответил после второго гудка усталым голосом:
— Белью.
— Привет, Алан, это я, Вивьен.
— Была в Вильямсбурге?
Прямо и решительно, как всегда. С тревогой, от которой уже недалеко и до нервного срыва.
— Да, ничего не нашла в квартире. Наш Уэнделл Джонсон и в самом деле жил словно призрак — и у себя в доме, и вне его.
Молчание в ответ было выразительнее всякого ругательства. Вивьен продолжила:
— Но появилась новость из другого источника. Очень важная и определяющая. Если нам повезло.
— Как это понимать?
— Можем взять человека, который взрывает заложенные бомбы.
В ответ прозвучало удивление и недоверие:
— Ты серьезно? Каким образом?
— Алан, положись на меня. Пока больше ничего не могу сказать тебе.
Капитан заговорил о другом. Вивьен по опыту знала, что таким образом он берет тайм- аут для размышления.
— Уэйд по-прежнему с тобой?
И если он ожидал услышать по громкой связи приветствие Рассела, то, конечно, очень удивился словам Вивьен.
— Нет, он отказался работать дальше.
— Ты уверена, что он никому ничего не скажет?
— Да.
Нет, я ни в чем не уверена, когда речь идет об этом человеке. А самое главное — это он больше не уверен во мне…
Но сейчас неподходящий момент, чтобы разговаривать и тем более думать об этом. Капитан воспринял ее сообщение как хороший сигнал. И при мысли о возможном аресте приготовился действовать немедленно.
— Так что я должен делать? И самое главное — что собираешься делать ты?
