карабинами, заряженными холостыми патронами. Бывшему полковнику полагался скромный салют.
Желтые листья, вороны, с карканьем разлетающиеся от пальбы.
Нет уж, лучше вспоминать о Крыме или о еще более давнем прошлом, как В. Ф., внесший свою лепту воспоминаний рассказом о поездке с молодым М. К. во внутреннюю Монголию вскоре после войны (В. Ф. уже тогда был фотографом). Разумеется, со шпионскими целями.
Крым – самые счастливые годы. Конец пятидесятых, годы надежд. В этом вопросе что я, что В. Ф. с Т. В. – одного мнения: Советского Союза упущенный шанс.
Даже присутствие М. К. рядом меня не очень смущало. Да и думали мы с ним в то время во многом одинаково. Пили на террасах ресторанов легкое вино, ели шашлыки, болтали о будущем, слушали шум прибоя, провожали взглядом луч пограничного прожектора, скользящий вдоль пляжа (нет ли шпионов).
Да был ли шанс? Не знаю. Но люди, которые способны были реализовать его, в то время еще существовали.
Т. В. и В. Ф. в те годы тоже часто бывали в Крыму, и тоже вспоминают Крым с ностальгией. Магнолии и розы, фиолетовые россыпи на обрывистых горах, окружающих Ялту…
Мы выпиваем по последней, и Т. В. стелит мне постель в «детской» (так они по старой памяти называют комнатку покойного Гоши). Я засыпаю, и мне снятся бронзовые часы с ангелочками – такие когда-то у моих родителей стояли на буфете, только те, что мне снятся, размером с Медного всадника. Очертаниями они тоже напоминают памятник Фальконе.
Будильник поднимает меня в 6.30. В. Ф. в свой черед появляется, зевая, из второй комнаты. Пьем кофе, идем в гараж. (В углу двора здесь еще красуются ржавые гаражи.) У В. Ф. старый «форд-фиеста». Машина небольшая, но… как-нибудь все погрузим. На Охте туман.
Через весь город едем к заводу Коминтерна. Затем – на Косую линию, как договорено, затем – на Пятую, к заводу Козицкого, затем – в район «Светланы». За мелкими аксессуарами – в один из расплодившихся в последние годы торговых центров. Затем – за город, на дачу. Последний спокойный час, трасса, Выборгское шоссе, когда делать нечего и можно просто смотреть на дорогу.
Еловые леса по краям дороги все еще окутаны дымкой, но туман постепенно рассеивается. Низкие облака, серый денек, но дождя пока нет.
5. В поселке
Проезжая мимо поселкового магазина, замечаю моих знакомых «волков». Не помню, говорил ли я, что поселок довольно большой, в центральной его части даже в это время, вне сезона, что-то работает, сохраняется, как сейчас говорят, какая-то деловая активность. «Волки» – это плохо. Они вполне могут ко мне наведаться.
Пустынный дачный квартал, где я живу, – за мостом, по другую сторону речки.
У меня мелькает мысль, не обратиться ли к В. Ф. за помощью при монтаже Машины. Ведь помогал же мне когда-то Гоша! Мы переезжаем через мост, едем по шоссе, сворачиваем в переулок…
Хорошо, что незнакомая скромная машина не могла привлечь волчьего внимания.
Я открываю ворота, В. Ф. заезжает на участок.
Дача совершенно обычная, окруженная штакетным деревянным забором, М. К. не успел ее «модернизировать».
В.Ф. помогает мне выгрузить покупки и отнести в дом.
Я решаю, что обращаться к нему за помощью не стоит. Хватит с меня того, что произошло в свое время с Гошей. Справлюсь сам. Дал бы мне Бог несколько дней. Высоковольтная линия за переулком мне понадобится.
Мы прощаемся. Догадывается ли В. Ф., что я собираюсь делать? Наверное. Но он садится в машину и, не говоря больше ни слова, уезжает.
Эти записки я закончил в последний день перед экспериментом. Начерно все готово. Остается только протянуть провода и подсоединиться с надлежащими предосторожностями к высоковольтной линии.
Зачем они написаны?
Чтобы объяснить, что я понимаю и чего не понимаю. Я не понимаю, почему эксперимент мне уже дважды удавался. Я знаю, кто убил М. К. Я уверен, что через несколько дней В. Ф. приедет посмотреть, что здесь происходит, – один или с Т. В. Я говорил ей, где у меня на даче хранятся бумаги. Я думаю, намек был ей понятен.
6. Петля Амфисбены
Гринь и дядя Вано уже третий день опять жили в поселке. В верхней его части, ближе к станции, где обитало большинство постоянного населения, в отличие от летних обитателей дачного нижнего поселка, находившегося за мостом.
Жили они у Маруси-Нины. Это была давняя их приятельница, которая охотно и умело занималась сбытом наворованного по дачам. К ее достоинствам также относилось белое, упругое, почти девичье тело. Правда, у нее было багровое лицо сорокалетней алкоголички, но на лицо, в конце концов, можно было и не смотреть.
Без малого – праздник жизни.
Омрачало праздник два важных обстоятельства. Во-первых, подходили к концу деньги, которые нашлись у полковника (или бизнесмена), которого они грохнули на городской квартире. То, что он полковник, по крайней мере бывший, было написано в просроченном удостоверении, лежавшем у покойника в кармане.
Во-вторых, они не были «мокрушниками», они не были даже настоящими уважаемыми ворами, хотя оба в прошлом сидели, – и им было страшно.
Профессор, живший на даче за рекой, наверняка мог обнаружить пропажу ключей, догадаться, кто убил полковника. Если он ее еще не обнаружил, он заметит ее в будущем. Сообщит. Убийство полковника наверняка будут расследовать.
Им нравился профессор, но они решили, что его надо убрать.
Например, с помошью небольшого пистолета, которым они завладели, когда убили полковника.
Но их продолжали мучать сомнения.
В тот день, ближе к вечеру, они все же собрались и пошли. Настоящей темноты они побаивались. Пистолет оттягивал карман пиджака дяди Вано под курткой.
Идя через поселок, они продолжали еще накануне начатый разговор.
– Мне кажется, он сидел.
– Если и сидел – сто лет назад. А потом, за что сидел, а, Гринь? За дис-си-дент-ство? За что его жалеть?
– Я не жалею, дядя Вано, я уважаю.
– Я тоже уважаю – понятное дело, он на-сто-я-щий профессор. Но нам от этого не легче.
Но, как говорится, язык болтает, а руки делают. В магазине по дороге они купили бутылку портвейна. Еще вопрос, удастся ли приблизиться к профессору незаметно, – лучше завязать разговор, предложить выпить, как раньше.
Профессор, однако, застал их врасплох.
Они обнаружили профессора на участке у забора. Он был в резиновых сапогах, резиновах перчатках, в желтом макинтоше и держал в каждой руке по проводу с оголенными концами. Он первый их окликнул:
– Вас-то мне и надо!
Они остановились, несколько растерявшись.
– Необходимо электричество, – он повел оголенным проводом в сторону высковольтной линии, тихо гудевшей у леса по другую сторону переулка. – Боюсь, без вашей помощи это займет слишком много времени.
Гринь и дядя Вано переглянулись.
– Поможем? – рот Гриня растянула медленная ухмылка.
– Поможем, как же иначе, – кивнул дядя Вано.
Оба в это мгновение почувствовали облегчение – хотя бы потому, что необходимость «мокрого дела» на
