пукалка?
От двери донеслась мелодичная трель. Психотерапевт посмотрел на часы.
– Это кто-то ошибся, – сказал Григорий извиняющимся тоном. – Мой следующий клиент записан только через полчаса…
Лицо Белогуровой потемнело от ужаса.
– Не открывайте! – срывающимся голосом сказала Татьяна. – Это он! Тарас!
– Татьяна Дмитриевна, – с нажимом сказал психотерапевт. – Успокаивающие препараты у меня тоже есть… Войдите!
Дверь открылась, и вошли двое незнакомых Иванову мужчин. У одного из них в руке был маленький пистолетик – если бы Григорий лучше разбирался в оружии, он узнал бы беретту.
Это было последним, что психотерапевт увидел в своей жизни.
Голова Григория рассыпалась пеплом. Тело пару раз дернуло ногами и сползло с кресла.
– Вася..?! – воскликнула Таня.
Коннор развязно отсалютовал бывшей однокласснице. В этот момент Таня поняла, что программист конкретно под кайфом. Тарас наклонился и поцеловал ее, задев плечо еще горячим стволом. Таня вздрогнула.
– Здравствуй, любимая… Периодику читаем? И что пишут?
Вася небрежно бросил поверх газеты стопку фотографий. Снимки разлетелись веером, и стали видны запечатленные на них два обнаженных тела в очень интересных позах. Таня с ужасом и удивлением узнала в женщине себя. Мужчиной оказался Иванов.
– Побеседуем, пока Вася твои письма загрузит, – сказал ее настоящий любовник и присел на стол рядом с Таней. – Твои письма к Костику пришлось чуток подправить, там было слишком много розовых соплей…
Вася вытащил из нагрудного кармана кристалл, подсоединил его к компьютеру мертвого психотерапевта и откатил кресло с трупом.
– Ну что еще мне надо было сделать, чтобы ты поверила, что я реален? – почти с обидой спросил Тарас.
– Я поверила, – прошептала Таня.
Вася выдвинул верхний ящик стола, собрал фотографии и засунул их туда.
– Нет, – сказал Тарас с сожалением. – Если бы ты
– Ревизионного фантома? – как во сне, повторила Таня.
И тут она поняла.
– По условиям эксперимента, – явно передразнивая ее, сказал Тарас, – объект должен узнать о своей смерти… Кодовое слово произносить не буду, я не такой садист, как ты…
Таня сглотнула и потерла висок.
– Так мне помочь тебе или ты сама? – мягко спросил Тарас. – У тебя очень хорошо получалось…
Он навел оружие на Таню и нажал небольшую кнопочку на рукоятке. Мигнул красным индикатор на дуле. Теперь, в чьих бы руках ни находилась берета, оружие сработало бы только на одну цель. На Таню. Тарас натянул рукав свитера на кисть и, держа берету через ткань, тщательно протер ее другим рукавом. Затем вложил беретту Тане в руку.
– Вася обязательно сделает мне еще одну копию тебя, – сказал Тарас. – Сделаешь, Вася?
– Говно вопрос, – откликнулся программист, не отрываясь от клавиатуры.
– Я всегда любил тебя, хоть ты и не идеальна… Вася не менял тебя и твой характер, а только подсадил небольшое, но очень сильное желание.
– Завести себе любовника-десимулянта, – пробормотала Таня. – Причем именно тебя!
– Да… Но в следующий раз я все же придам тебе некоторые черты Иришки, – продолжал Тарас. – Чтобы было легче управлять тобой.
– Ты ведь отнимаешь у меня не жизнь, – сказала Таня тихо. – А смерть.
– Да, – сказал Тарас. – У меня были хорошие учителя по этому предмету.
– Но, Тарас…
– Меня, вообще-то, Лешей зовут, – сказала он. – Я уже не Тарас, хотя я, конечно, и не Костик. Как ты тогда сказала? Я – интерферент.
Таня посмотрела в эти черные, как южная ночь, глаза, приставила дуло к виску и нажала курок.
Олег Чувакин
В начале было слово (Рассказ)
Стоял июльский полдень. Старик и его старуха сидели в доме за рассохшимся деревянным столом и перекидывались в «дурачка». Карты были засаленные, с обтрепавшимися и обломавшимися краями. Худой, поджарый и жилистый старик с азартом хлопал ими об стол, а плотная, широкоплечая старуха лениво роняла карту, сбрасывая её с ладони большим пальцем. Её карта иногда падала рядом с картой старика, и тот надвигал её на свою, словно находил в том какой-то порядок.
Шлёпанье карт о столешницу и кряхтенье старика и старухи были единственными звуками, наполнявшими дом. Не звенел комар, не гудела муха. Не зудели за окнами слепни, не кричали воробьи, не ахала на старой ели кукушка. Стояла странная тишина. Тишина внутри, тишина снаружи. Тишина мёртвая, неподвижная. Тишина оглушающая.
– Шестёрку – козырным королём! Ну ты, мать, даёшь! – Старик отодвинул битые карты.
– Не хочу я, Иван, играть. Надоело всё. – Старуха смешала свои карты и уронила голову на руки.
Но старик знал, что она не плачет.
– Эй, Марья! – Он тронул старуху за плечо. – Незачем горевать. Дети целы, обе коровы при нас, скоро три станет, бык у Игната – способный… Куры, петухи, цыплята, свиньи. – Иван загнул пальцы. – Ишь сколько… Огурцы, помидоры, картошка, моркошка. Карпы в озере плавают. Всё у нас есть. Спичек, соли ещё полно – так много, что делиться имя могем.
– Тоска, – не поднимая лица, глухо сказала старуха. – Не горюю я, Иван. Тоска! Нет никого. Мы да сосед Бурдюков с внучками. Внучкам-то бурдюковским ещё повезло, что из города на лето приехали… Всех пожгли грибы атомные!
Старик тасовал колоду.
– Могло и хуже быть, – сказал он. – Мы, почитай, единственно кто уцелел тута. Если б дети не послушались, остались бы там, каково бы было? Вот внучки Бурдюкова созреют, женим парней. Радоваться надо, к жизни будущей прислушиваться!
– Прислушиваться? – Старуха подняла лицо, посмотрела на старика. – Не к чему и не к кому теперя прислушиваться. Ни синички, ни грача, ни сороки! Ни воробья с голубем! Я в лесу грибы-ягоды боюсь собирать и ходить туда боюсь: не живой наш лес! Ни комара, ни мухи! Ни паутинки! Кажется, и ветра нет, деревья не шумят. А в доме что? То, бывало, хозяюшко мохнатый за голбцом скребётся, да сверчок на скрыпке скрыпит… А нынче? Будто ваты в уши натолкано! И часы, зараза, испортились… Померло всё!
– Ну, пчёлы-то у нас живут, – возразил Иван. – И дождевые черви в земле ползают. Может, когда землеройку, крота увидим. Или мышь-полёвку. Не то горностая. – Он помолчал, глядя на рубашки карт. – Степан говорил, будто жаворонка давеча слыхал. Ты погоди малость!
– Да уж погожу, куды мне спешить! Но пусто мы живём, Иван, пусто! Уж как наскучили эти Бурдюковы… Словом перекинуться не с кем. Радио молчит. Телевизор тоже. Электричество порвано. Ничего, Иван, нет! За книжку, за какой-нибудь журнальчик… ей-ей, корову бы отдала! Вот не читала раньше, а гляди-тко! Телевизор, ящик этот, – и от него-то ни книг не покупали, ни газет не выписывали! Всё в сериалы таращились! Эх! Хоть бы старую, изорванную книжку, полкнижки… А то пялимся в энти карты кажный день! Я уж всякую крапинку-царапинку на них вижу, в шулера опытны могу иттить…
– Вот шельма!.. То-то гляжу, мои карты как книгу читаешь!.. Пойду-ка лучше к Бурдюкову, с ним перекинусь.
Протяжно промычала корова Мила. Ей ответила её дочка корова Клава.
– Чего это оне?
