Доигралась балерина, вот и смерть.
Прибежала душенька. Недорумяненная, видать, собиралась уже с работы бегом по своим молодым делам. Рот разинула… О, Симон, еще одна дура!
– Ну, давай, чего стоишь! Комсомолка многодетная умирает!
Обратно побежала, каблуки по кафелю барабанной дробью: внимание, приготовились, сейчас будет сюрприз… Надо встать. Как легко мне это дается, значит, совсем разозлилась. Пушистые тапки, беленькая пижама, мельком гляжу в зеркало – Симон, и не говори, – распухла твоя детка. Уже не лебедь, но еще не корова. Золотая середина – балерина в отставке.
Эй, подруга, держись!
Семеню к ней и хватаю за руку. Горячая.
– Слышишь? Мы с тобой еще «шампунь» пить будем – ты только держись!..
А вот и сюрприз, едрен комсомол: дежурный врач с запыхавшейся медсестрой. Саквояж расстегивается, шприц наружу лезет.
…«Хочешь правды уколы? – Не дотянешь до коды!..»…
Заткнись, Каганова!
Глаза у соседки закатились, потекла слюна. Врач палец к запястью приложил и хмурится. Совсем все плохо. Медбратья прибежали с реанимацией, оттолкнули меня. Да что же это, Симон?!
Я так не хочу и не могу! Поддержи меня, Симон.
Дай мне поддержку.
И береза по ветру в окно заскреблась – трынь. Упало что-то, с дребезгом и бульканьем; охнула медсестра, тяжело задышала. Треснув, халат у соседушки раскрылся: первую помощь оказывают. Пикнул реаниматор, подтверждая готовность. И опять – трынь. Кровать под старушкой упруго пружинит, а сердце все слабее бьется. Врач сопит. Снова – пик! пик!.. трынь!.. Тут же форточка о себе напомнила. Оркестр в моей палате.
Симон, неужели это антре?..
Свежий ветер из угла в угол, и нервы мои – скрипки, и пульс – как духовые.
Помнишь, соседка, ты издевалась, говорила, что пижама на мне – пенсионная пачка?
Все так, именно так. И тапочки со стертой подошвой – мои пуанты. Поэтому я на цыпочки встану и пройдусь по дуге. Правую руку изогну – я кувшинчик. Вот вам деми плие, полуприседание: сосуд наклоняется, из меня льется вино. Нет, пускай это будет «шампунь»… Ты слышишь, старушка? Держись!..
Палата целых восемь шагов в ширину. Балерине в отставке скоро стукнет шестьдесят четыре – это по восемь лет на каждый шаг. Бесконечность на бесконечность. Скажете, жизнь была ужасной? Полной страданий, горя, вся из себя сплошное падение? Фигушки!
Жизнь прекрасна – я раскрываюсь на весь мир.
Душенька пялится на меня во все зенки. Смотри-любуйся – тебе так просто не дано!
А вот наш медленный танец, Симон. Адажио для двоих, мой бес, мой кавалер. Гляди, какие у меня певучие руки. Сухие старческие ладошки – и какие звонкие шлепки! Раз-два-три, раз-два-три… Огибаю койку, тяну носок, ножку в линию и вверх. Балерина уже сорок лет не в форме, пускай ножка и стоит пяткой на тумбе, но на самом деле она парит в воздухе. Соседка, я прыгала выше всех в своей труппе, веришь? Держись!..
Разряд!
Сердце не бьется…
Разряд!
…Симон, мне нужна твоя поддержка! Давай же, цыган! Я делаю тур – кажется, это труднее всего. Что- то рвется у меня под коленом. Поворот на триста шестьдесят: в конце не хватает инерции, и я хватаюсь за подоконник, закручивая себя без остатка. Теперь прыжок – не задеть медбрата! – и я лечу. Ведь ты меня держишь, Симон. Ты всегда меня поддерживал.
Посмотри, какой апломб, старушка, какое чувство равновесия! Насади на булавку бабочку – она все равно покосится, а я – нет. У меня внутри есть кое-что потверже булавки. Хочешь, покажу тебе? Я раскрываюсь – смотри! Держись!..
Сердце не бьется…
Разряд!
…Задорный шаг, биение ножкой. Что, хлопцы, вытаращились? Я опять цвету, и, когда лампа начинает трещать и моргать, на миг вы видите это – радугу от одной ладони к другой.
Шаг кошки – па-де-ша. Я жду тебя, Симон, я нетерпелива в этой вариации. Танцую со смертью, с той, что напротив лежит. Настойчивое бурре – взгляни на балерину, старуха с косой! Отвлекись от моей подруги! Нетерпение переходит в отчаяние. Симон, мне кажется, что ты никогда не придешь. Что мы навеки разлучены и разбиты…
Я вращаюсь во времени, погоняю его палкой – быстрее! Любовь изнемогает от ожидания!..
..Разряд!..
Я делаю фуэте.
Играй шкатулка, вертись, старая… А вот и ты, Симон. Наконец-то. Видишь, какая я стала. А ты совсем не изменился, кудрявый. Давай дотанцуем; последняя кода.
Кода.
Есть пульс.
2
Личности. Идеи. Мысли
Станислав Бескаравайный
Отчуждение автора как следствие индустриализации творчества
Последние годы литература, как индустрия, как система не просто художественных приемов и жанров, но и технологий, переживает серьезнейшую трансформацию – создание Интернета, переход к электронным книгам (в США электронных книг продается уже больше, чем бумажных), рост социальных сетей. Но как повлияет технология на литературу – именно этот вопрос будет предметом данной статьи.
Оценивать содержательную сторону искусства – чрезвычайно сложная проблема, и она будет лишь косвенно затрагиваться в данной работе. Но вот оценка искусства как своеобразной индустрии, как специфической отрасли деятельности, которой присущи свои умения и технологии – это принципиально иная задача, её решение возможно и необходимо.
Если бегло осмотреть области человеческого труда, где прежде царствовало индивидуальное мастерство, а теперь господствует конвейер, то, пожалуй, нигде с такой силой не проявляется механизация ремесла и автоматизация творчества, как в продуктах ширпотреба. Когда-то керамика сплошь была продуктом ручного труда. И самый дешевый глиняный кувшин, и драгоценный фарфоровый сервиз с росписью несли на себе отпечатки пальцев мастеров, частицу их трудолюбия и вдохновения. Сейчас же конвейеры производят десятки тысяч прекрасных сервизов, сюжеты для росписи которых – котята, щенята, пейзажи или абстрактные орнаменты – попросту скачиваются из Интернета.
Есть, разумеется, коллекционеры, которые обожают работу отдельных мастеров и платят за индивидуальную роспись. До сих пор не умер палех, сохранилась гжель. Но по своим потребительским качествам эти народные промыслы в глазах львиной доли обывателей совершенно не превосходят стандартные изделия из любого универмага.
И если керамика «помнит» эпоху ручной работы, то конвейерная сборка для машин – это основной способ изготовления. Кто создатель очередной модели легкового автомобиля? Инвестор? Инженер- проектировщик? Дизайнер? Или наладчик робота-сборщика? Каждый из них может легко
Вернемся, однако, к искусству.
Чтобы понять эволюцию литературной индустрии, необходимо раскрыть систему противоречий, которая лежит в её основе. И уже проанализировав развитие литературы в результате нескольких технических революций в изготовлении книг – попытаться спрогнозировать её дальнейшие изменения.
