бабушка. Сейчас мальчик никак не мог угомониться. Его уже давно отправили спать, но ему не спалось. Он то и дело выбегал под каким-нибудь предлогом на веранду босой: то попить, то схватить пирожок, то он забыл сказать всем «Спокойной ночи!», то не поцеловал на ночь маму. То неожиданно ему захотелось переспросить, точно ли с ними поедет дедушка. Это дорога уже не давала ему покоя, наполняя все вокруг предчувствием движения. Но даже предвкушение завтрашней дороги не смогло забить ощущение, что над верандой что-то витает. Что-то тревожное. Дедушка много молчал, а мама закурила, когда он спросил:
– Деда, а ты же с нами насовсем поедешь?
Ответила мама:
– Да насовсем-насовсем! Иди уже спать, а то завтра не проснешься! – она старалась быть ласковой, но у нее уже не получалось.
– А жалко, что бабушки с нами нету, – зачем-то сказал Владик, – она бы тоже с нами поехала.
– Марш спать! – рассердилась мама. Мальчик понял, что перешел уже все границы терпения, и зашлепал босыми ногами по сосновому крашеному полу в спальню. Укрывшись пестрым одеялом из разноцветных кусочков, он моментально заснул.
Утром они уехали без деда.
– Я не поеду с вами. Марусю мою не оставлю одну. Не брошу. Буду жить здесь, покуда силы будут, – сказал он уже на пороге.
Мать выронила чемодан. Владик стоял за дверью и все слышал. Правда, он ничего не понимал. Дед сел на самодельную табуретку, и теперь сдвинуть его не могла никакая сила.
Молодая женщина бросилась перед ним на колени:
– Папа, не надо. Мне страшно, папа. Ты один здесь останешься, мы не сможем больше приезжать. Папа, поехали.
– Да не поеду я, и все. Всю жизнь здесь прожил. Мать твою здесь встретил, здесь и похоронил. Дом этот самый своими руками построил. И теперь что? Все бросить и драпать? В войну не драпал. Вон в какую войну не струсил и своих не бросал! А здесь не война.
Злость прорвалась сквозь слезы дочери:
– Здесь хуже! Они же этой войной и попрекают! Они со своим коротким веком и такой же памятью забыли все твои заслуги. У них, видно, память такая же короткая, как ноги. Даром что видом местные на людей похожи. Нет тут у тебя ничего своего. Скоро и то, что есть, отберут. Кто ты им? Старик, который слишком долго живет!.. Кротезианцев уже пять поколений сменилось, а ты всё живешь! Ты и соратники твои.
Дед усмехнулся:
– Короткий век – короткая память. Да и сама подумай: тяжко это – быть всё время благодарными. Благодарить, благодарить, уважать за что-то, что прошло давно. Уж и не помнит никто. Сама же сказала – местных малышей уже пять поколений сменилось.
– Их это раздражает, жжет завистью. Напоминает, как они были слабым полупещерным народцем и просили помощи у «землянинов». Дом, могилы, свои – ерунда. Это только земля и сосновые доски!
Дед поднялся и влепил матери пощечину. Рука у деда была тяжелая. Женщина замолчала, словно все звуки отлетели от нее. Отец гневно, как в сказках, пророкотал:
– Это жизнь моя! Память! Честь моя! Своих не бросают! Никогда! Слышишь? Никогда!
Мать молча плакала, держась рукой за щеку.
– Я в войну всякое видел, всякое было, но чтоб за своими не вернуться! Никогда! Да и здесь же люди живут, не звери. Хоть и ростом они меньше нас, и живут, как трава – в тридцать наших лет уже старик.
– Папа, я для того и приехала. Вернулась за тобой, – никогда еще Владик, стоящий за дверью наготове с рюкзаком, не слышал, чтоб мамин голос звучал так робко. Дед молчал.
– Я… – мама запнулась, – я поделюсь секретной информацией, папа.
Дед молчал.
– В звездной конфедерации назревает раскол: часть планет хочет выйти из его состава за Таирсой. И Кротезия в том числе, – Владик не понимал, почему мамин голос дрожал. Подумаешь – выйти. Будем летать к дедушке через границу– это же еще интереснее! – Сейчас ты еще воин звездной конфедерации в отставке, на покое. А как потом обернется – неизвестно… Поедем жить к нам, пока у твоей болтливой дочери еще есть дипломатический паспорт.
– Не верю я в подлости, – прошептал дед, – а раз не верю, так и не случится со мной этого. И бежать, как подлая крыса, не буду. Всю жизнь здесь прожил, пацанят местных флаеры водить учил и кораблики из сосновых щепок делать. Неужели ты думаешь, они меня из дома выгонят?! Да и вам на шею садиться я не намерен. Всё, окончен разговор.
Мама шептала, всхлипывая: «Пацанята, сосны… Они пиклу свою вонючую на государственный герб вынесли, на всех углах шепчутся, что мы соснами планету засадили, потому что отравить всех местных мечтаем, заставить задохнуться, а ты в благородство веришь…»
Да, пикла действительно пахла ужасно, Владик это знал по себе. Он как-то измазал её густым синим соком щеку – боевую окраску вождя краснокожих наносил. На вторую щеку сил не хватило – нос отказался терпеть…
Дед молчал. Кротезианские сосны шептали что-то в тумане. Резкий гудок прорезал тишину. Разрезал на «до» и «после». «Дедушка встал», – по скрипу табуретки догадался Владик.
– Не тревожься, дочка. Я сам о себе уж как-то смогу позаботиться. Езжай. Вон машина за вами пришла, – чужим спокойным голосом сказал дед. Сырой туман прорезал свет фар. Такси мягко спланировало от верхушек сосен к крыльцу. – Нас двоих с матерью перевози, когда помру. А живой я пока – ее не брошу. Иди, все.
Дед взял материн чемодан и понес к такси. Мальчик видел, как крепкая фигура деда словно стала меньше. Он не сказал матери больше ни слова. Она села в машину, держа спину прямо.
– Владик, пора, – позвал дед. Мальчик выскочил из двери и понесся к машине, бренча своим походным ранцем. Он не мог ходить спокойно, когда начиналось Дорожное Приключение. Дедушка остался на крыльце. Внуку он улыбался. Тот заскочил в машину, мгновенно вживаясь в тесноту и запах чужого освежителя. Кротезианцы предпочитали естественным запахам своего леса что-нибудь более экзотическое и непонятное. Да, то были верные признаки Путешествия. Осталось только попрощаться с летом и дедом. Владик, опустив стекло, высунулся из взлетающей машины и прокричал:
– Пока, дедушка! Я к тебе еще приеду!
Дед сдержанно помахал рукой.
Летучее такси несло Владика и маму в космопорт.
Туман большой резинкой стер очертания берега, сосен, дома на взморье.
Ехали молча. Потом Владик спросил, осмелев:
– А за что деда тебя стукнул?
– За дело, – ответила мать. – На память.
Дедушка и внук больше не виделись. Следующей весной деда не стало. Мама была последней, кто смог в частном порядке побывать на Кротезии: новообразованный Независимый союз малых планет свел контакты с внешними мирами к вежливому почтовому обмену документами.
Сезон тепла перевалил за середину. Позади остались и сумасшедшая, яркая молодая зелень карминя, и полуденная трепещущая жара кронля. Запыленные кроны акротта уже кое-где подернулись проседью желтых прядей. Близился сезон последних работ. Но аромат лугов и вольных приключений еще не выветрились из легких и мозгов всех, кто пережил этот теплый сезон.
К смолистому духу сосен примешивался легкий оттенок скошенных трав. Урожай в этом году земля дала обильный. Лежа в стогу, мальчик, разморенный жарой, смотрел в облака. Они неслись в сторону Старого города. Навстречу им из-за верхушек сосен вылетели три больших черных машины.
Они шли углом – одна впереди, две по сторонам. Летели низко и медленно, почти задевая сосны. Их хищные морды словно вынюхивали что-то на земле. С ревом и грохотом, разметав маленькие бежевые стожки на покосе, корабли резко взяли вправо. Мальчика засыпало свежим сеном. Он никогда не видел такого, даже в Старом городе, в космопорте. Ему стало немножко страшно.
Но природное любопытство, свойственное всем мальчишкам его возраста, повело его за неведомыми гостями. Сначала мальчик бежал, ориентируясь по звуку, а потом понял – чужие машины улетели в сторону