девочек вероятности развития мира. А ученые котов не мучили. Кто знает суть эксперимента великого физика Шредингера?
– Котов сажали в ящик и убивали, – упрямо повторил рыжий парень.
– Не совсем так. Шредингер…
Где мои слайды? Надо было заранее подготовить! Нашел. На классном экране появилось лицо веселого лопоухого мужчины.
– Это Эрвин Шредингер, один из основоположников квантовой механики. Памятник ему вы можете каждый день видеть во дворе вашей прекрасной школы. Он одним из первых догадался, что наша вселенная имеет множество измерений – или версов, как их называем мы. Суть знаменитого мысленного эксперимента проста. Заметьте, ребята – мысленного эксперимента! Ученый не убивал котов, он просто представлял, как он убивает котов…
Дети насупились и зашептались. Опять я все испортил, выставил дядю Эрвина кровожадным идиотом, который только и делал, что мечтал о дохлых котах.
– Шредингер воображал, что в черном запертом ящике находится кот. К ящику подсоединен специальный механизм, в котором находится радиоактивное ядро и емкость с ядовитым газом. Все знают, что такое радиоактивность?
– Я знаю, – сказал рыжий, – это когда…
– Молодец, продолжим, – перебил я.
Перебивать невежливо, особенно детей. Но если этот мальчик еще что-нибудь скажет про радиоактивных котов, меня просто линчуют.
– Через час ядро может распасться с вероятностью в 50 процентов. И выпустить в ящик ядовитый газ. А может и не распасться. Тоже с вероятностью в 50 процентов. Напоминаю, что ящик черный и закрытый, мы не можем видеть кота внутри. Скажите, дети, когда час прошел – кот мертвый или кот живой?
– Живой! – пискнула одна из девочек.
– Не понятно…
– Надо ящик фонарем просветить и посмотреть.
– Надо в ящик постучать, кот мяукать будет.
– Да, коты когда переживают, всегда мяукают.
– Мертв, – уверенно сказал рыжий мальчик.
– А дело в том, ребята, что никто на свете не может знать, жив кот или нет. И складывается странная ситуация. Кот одновременно жив и мертв. Шредингер предположил, что в этот момент мир дробится на два разных верса. В одном кот мертв, а в другом жив. Вот и вся история, если просто.
– Так кот остался живой? – сердито спросила девочка.
– В одном измерении – да. В другом – нет. Декогеренция, смешивание двух систем. В одном мире один и тот же кот не может быть одновременно жив и мертв. Значит, мы получаем два мира.
Дети молчали. Нет, я твердо уверен, что рассказывать подобные вещи надо ребятам постарше. Я и сам начал путаться, живой ли этот рыжий кот. Почему рыжий? Боже, сосредоточься!
– Позже Хью Эверетт предложил многомировую интерпретацию квантовой механики, которая во многом перекликалась с экспериментами Эрвина Шредингера. Однако другие ученые его засмеяли. Они считали, что эти идеи нелепы. Что не может существовать бесконечного множества измерений. Эверетту стало стыдно, и он согласился с другими учеными. Все посмеялись и забыли про глупую идею Эверетта. Как выяснилось – зря.
– Почему? – хор голосов.
– Потому что через 49 лет после смерти Хью Эверетта физик Андрей Игнатьев сумел изобрести первую в мире мультиверсионную капсулу. Если туда посадить кота Шредингера, вместе с ядом и радиоактивным ядром, то оператор капсулы сумеет контролировать его переход по измерениям. Для нас законсервированный в такой камере объект останется в том верее, который укажет оператор.
– Я не поняла, – жалобно сказала девочка.
– Оператор капсулы – штурман вероятности измерений, выражаясь более современно – будет сам решать, умереть коту или жить. Была серьезная борьба между приверженцами Копенгагенской интерпретации мира и учениками Игнатьева…
– Кот живой, здорово! – восхитилась девочка.
– Это очень здорово, и я горжусь, что обладаю такой уникальной профессией. Наш Полис, ребята, – это одна гигантская мультиверсионная капсула. Очень сложная. Центр Управления окружен несколькими слоями экранов, блокирующих смешивание версов. У вас еще будет экскурсия, вас туда сводят.
Я с горечью вспомнил, что правда сводят. Каждый год водят, и каждый раз после их посещения целый квартал может переболеть насморком.
– А в оболочке Полиса таких слоев еще больше. Все контролируется опытными специалистами. Поэтому вы никогда не заболеете страшной инфекцией – мы следим, чтобы такой вариант нашей вселенной прошел мимо. Никто не родится умственно отсталым. Никто из вас не сломает ногу или руку…
– Это больно?
– Это ужасно больно. Наверное. Не знаю. В нас никогда не врежется метеорит, не случится никакого катаклизма – Полис со всеми вами просто уйдет в тот вере, где этого метеорита никогда не было или он прошел мимо. Мы победили смерть и болезни, мы преодолели случайность. Мы всегда выбираем лучший из вариантов.
– А если я прыгну из окна? – спросил рыжий мальчик.
– Прыгай, пожалуйста, ты даже не ушибешься. Существует вероятность, что прыжок останется без последствий. Значит, есть такое измерение, где ты прыгнул из окна и остался невредимым, в него-то мы и двинемся.
Зато в миллиарде других измерений ты разобьешься насмерть, рыжий. Тьфу, к черту такие мысли. Всемирная комиссия по этике мультиверса все давно решила. Мы – флагман, мы – лучший из вариантов. Мы не трогаем судьбы, не кроим историю. Мы просто живем – идеально и спокойно.
Это моя работа.
С Лорой встречаемся уже месяц. Месяц, вы можете в это поверить? У меня никогда девушки не было в принципе. А теперь – месяц! За это время успели достроить четыре жилищных блока и отремонтировать мою квартирку.
Кевине сказал, что я сам не свой. Говорит, никогда не видел меня таким цветущим. Рад стараться, профессор.
Сегодня вечером куплю цветов и поздравлю Лору с годовщиной. Тьфу, в смысле, с месячиной. Нет, месячина как-то дурацки и двусмысленно звучит. Какое бы название придумать? Годовщина дробь двенадцать, вот!
На Ботанической улице увидел четырех ребят из Службы Контроля. По сути дела, они мои коллеги, мы вместе работаем в ЦУМе и поддерживаем идеальный курс Мультиверса, лучший из вариантов. Только они – оперативники, работают в поле, ходят с квантовыми генераторами, замеряют координаты. Хорошие ребята, одного я даже знал лично.
Дело не в этом. Они несли гроб. Они были очень напряжены.
Гроб, вы понимаете.
Я видел гробы в старой книге. Я вообще люблю старые книги. И, чтоб мне провалиться, – это был гроб.
Стало неуютно. Кто-то очень сильно напортачил. Может, это не гроб? Просто ящик похож? Да ну, даже думать сейчас об этом не буду. Только в ежедневник запишу, что надо расспросить профессора Кевинса попозже.
Я сижу на улице, прямо на тротуаре, под дождем. Руки трясутся, в горле ком. Будь все проклято, гори все. Я промок насквозь.
Хоть бы получить какую-нибудь болезнь и сдохнуть. Сдохнуть совсем. Попробую рассказать.
Итак, пару часов назад я подошел к двери Лориной квартиры. Копию ключ-карты она мне подарила, и дверь бесушмно отъехала. Из глубины послышались музыка и голос Лоры. И еще чей-то. Подруг привела,
