Полдень, XXI век (январь 2012)

проигрываем.

Я снова повернулся к блондинке. Действительно, все наблюдения Матвея строились не на пустом месте. Просто это было настолько привычно, что я даже не обратил внимания.

– Но ведь это же удобно, – я попытался встать на защиту незнакомки.

– Ага! Вот оно, ключевое слово – удобно! – Матвей удовлетворенно откинулся на стойку. – А знаешь кому? Компании! Гораздо дешевле оплатить сотруднику несколько несложных операций, которые превратят его в рыбу, чем перестраивать целую планету под потребности нормальных людей. Пойми, Мишка! Война проигрывается не тогда, когда Победитель топчет твои посевы и насилует твоих женщин! Все это чушь, мелочи! Посевы взойдут вновь, а женщины… ну… с них не убудет. – Матвей задумчиво покрутил стакан между ладонями. – Война проигрывается, когда Победитель учит тебя, как правильно выращивать урожай, а твои женщины не видят ничего зазорного в том, чтобы выйти замуж за иноземца. Война проигрывается, когда мы ассимилируемся. Вот твой шлем!? – Матвей сказал это как бы полувопросительно, словно лежащая напротив меня защитная маска могла принадлежать кому-то еще. Я улыбнулся, пытаясь разрядить обстановку. – Твой шлем – это не уступка! Это броня, понимаешь? Ничего лишнего, никакого бахвальства – только жизненная необходимость. Ты выходишь на поле битвы и надеваешь латы. Ты готов встретить врага с оружием в руках! Ты – воин, Миха! А вот его шлем, – Матвей резко развернулся к сидящему рядом с ним парню и ткнул пальцем в лежащую перед тем, покрытую черным узором, выполненную в форме рыбьей головы и украшенную по последней моде местными водорослями, маску, – есть не что иное, как пустое украшение! Бу- та-фо-ри-я…

Напуганный парень подхватил маску и поспешил отсесть от стойки за свободный столик. Матвей вновь повернулся ко мне, хлебнул водки и скривился.

– Даже пойло это есть ничто иное, как продукт ассимиляции…

Я недоверчиво приподнял бровь и заглянул в свой стакан – водка как водка.

– Ты что? Всерьез веришь, что это «Столичная»? Очни-и-и-ись! – Матвей пощелкал пальцами перед моим лицом. – Нам мозги пудрят, а мы и рады! «Столичная», ага, как же. Здесь ее гонят. Из какой-нибудь зеленой бурды, растущей на заднем дворе этого клоповника. Да ты хоть представляешь, во сколько обойдется бутылка, – он многозначительно воздел кверху палец, – одна только бутылка «Столичной», доставленная межзвездным кораблем? Таким, как мы с тобой, такие деньги даже за год не заработать!

– Ста-а-а-лична-а-я! – протянул он как-то обиженно. Снова хлебнул из стакана, опять скривился и задумчиво уставился куда-то за барную стойку.

Я отставил свой стакан и поднялся.

– Матвей, я пойду, наверное. Пора мне.

Матвей неопределенно махнул рукой, даже не повернувшись, и вновь принялся катать стакан между ладонями. Я сунул маску под мышку, хлопнул Матвея по плечу и двинулся к выходу. На пороге я обернулся и, глядя в ссутулившуюся спину своего нечаянного собутыльника, крикнул:

– Спасибо за угощение!

Выйдя на крыльцо, я некоторое время стоял и смотрел, как с неба сплошным потоком падает стена воды. Затем протянул левую руку туда, где кончалась крыша и начинались плотные тугие струи, и раздвинул пальцы. Вода тут же забарабанила по натянувшимся перепонкам. Сплошная стена Дождя не пропускала взгляд, но я знал, чувствовал – падающие сверху капли ударяются в собравшиеся в перепонках лужицы и взлетают вверх маленькими прозрачными фонтанчиками. Оставалось еще минут двадцать до операции на правой руке. Времени как раз хватит, чтобы не спеша доплыть до клиники. Я подбросил в руке защитную маску, последний раз вгляделся в мутно-зеленое стекло и аккуратно пристроил ее на перилах. Хирург сказал, чтобы жабры быстрее прижились, они должны «дышать».

Я шагнул под Дождь. Маска смотрела мне вслед, как шлем поверженного рыцаря, – пустая и никому не нужная. Война окончена, порубанные латы побежденных остаются на поле боя. Возможно, где-то действительно есть планеты, на которых Дождь – явление временное. Но здесь, на Рэйне, верить в это трудно. Чертовски трудно…

2. Личности. Идеи. Мысли

Павел Амнуэль Миры

Не один ведь рай, над ним другой ведь

Рай? Террасами? Сужу по Татрам —

Рай не может не амфитеатром

Быть. (А занавес над кем-то спущен…)

Не ошиблась, Райнер, Бог – растущий

Баобаб? Не Золотой Людовик—

Не один ведь Бог? Над ним другой ведь

Бог?

Марина Цветаева. «Новогоднее», 1927

Любая человеческая цивилизация в процессе развития переходит от простых умозаключений к сложным, от простого счета чисел на пальцах до осознания того, что могут существовать не три обезьяны, мешающие спать по ночам, а тысяча, причем всех их можно сосчитать и даже дать каждой имена, если, конечно, хватит терпения.

Миллион – слишком много для относительно примитивных человеческих обществ, но со временем математики вводят в обиход не только единицу с шестью нулями (если счет происходит в десятичной системе счисления – впрочем, свой миллион есть и в двоичной системе, и в тридцатиричной, и в любой другой), но и единицу с сотней нулей или даже миллионом, хотя в природе еще не обнаружены реальные объекты, число которых измерялось бы единицей с миллионом нулей.

А дальше – бесконечность, и о ней сегодня мы попробуем порассуждать с нашей ограниченной точки зрения.

* * *

Несколько десятилетий назад в советской научной литературе принято было утверждать, что Вселенная бесконечна в пространстве и времени. Студенты философских факультетов принимали это утверждение на веру точно так же, как студенты-богословы на веру принимали противоположное утверждение о том, что мир ограничен и был создан Богом в не таком уж от нас отдаленном прошлом. Бесконечность Вселенной представлялась многим (в том числе и космологам) неисчислимым скоплением галактик, звезд, планет, туманностей, электромагнитного и других видов излучений, а также разного другого космического мусора.

После того как российский математик Александр Фридман, а затем бельгийский богослов и физик Франсуа Леметр создали концепцию расширяющейся Вселенной и концепция эта стала частью научного мировоззрения, проблема бесконечности мироздания перешла на иной – не философский, а физический – уровень изучения. Определяющим критерием стала плотность материи (вещества и всех видов полей) в возникшей миллиарды лет назад Вселенной – если плотность эта достаточно велика (конкретное число не имеет значения, важна постановка вопроса в принципе), то силы гравитации во Вселенной таковы, что способны не только замедлить продолжающееся расширение, не только затем остановить его, но и впоследствии сжать Вселенную, собрать материю вновь в ту самую точку-сингулярность, где она пребывала в странном неизученном состоянии миллиарды лет назад. А потом…

Потом, вероятно, вновь произошел бы такой же Большой взрыв, и Вселенная повторила бы с какими-то вариациями многомиллиардолетний путь своего развития. Каждый цикл во времени конечен, но число таких циклов должно быть бесконечным в материальной картине мира, причем все бесконечно рождающиеся и умирающие Вселенные отличаются друг от друга лишь в том случае, если в момент Большого взрыва формируются различные по характеру законы природы и мировые постоянные. В одной Вселенной скорость света может оказаться равной миллиону километров в секунду, в следующей – пяти километрам в час и так далее; понятно, что условия существования и развития материи в таких Вселенных будут принципиально отличаться друг от друга, что никак, однако, не скажется на нашем главном допущении – все последовательные Вселенные, конечные в пространстве-времени, являются звеньями единой бесконечной во времени цепи мирозданий.

Бесконечное число циклов развития материи уже миновало и бесконечное число циклов еще предстоит в так называемой «закрытой» модели Вселенной. Антропный принцип утверждает, что законы природы в