– Мистеррр Нейман?
– Добрый день, – Лоренц протянул руку, и мальчишка уверенным жестом пожал ее.
Его товарищи бойко вделись в рюкзаки, подали в четыре руки здоровенный рюкзак старшему.
– Я Гриха, – сказал старший, потом
Лоренц не нашелся, что ответить, и указал направление пальцем. Гриха и все остальные учтиво подождали, пока Лоренц двинется первым, и гуськом потянулись вслед.
У Салли при появлении вереницы практикантов стали страшные глаза. Она оттащила Лоренца в ближайшую подсобку и схватила его за ремень.
– Не оставляй меня с ними!
Лоренц положил руку ей на плечо и почувствовал, что хозяйку бьет крупной дрожью.
– Что случилось, – спросил он вполголоса, – я никуда не ухожу, что с ними не так?
– Это же дети! – выдохнула Салли.
– Это дети? – Лоренц оглянулся и засмеялся. – Это не дети, это сволочи. Ну, как я понимаю, вполне самостоятельные ребята. Что с тобой?
Салли с размаху ткнулась головой ему в солнечное сплетение и зарыдала.
– Тише, тише. Никуда не ухожу. Вот до послезавтра совсем никуда, а потом буду днем на новый штрек уходить работать, а ночью возвращаться. Хорошо? Эй?
В подсобку заглянули Леха и Гриха.
– О, извините, – сказалЛеха, – мам, где нам расположиться?
– МЭМ!!! – хором рявкнули Гриха и Лоренц, – мэм, а не мам!
Салли с громким сипением вдохнула и убежала.
Лоренц откашлялся.
– Так, камрадес, – сказал он в наступившей тишине, – меня звать папой можно. Если приспичит. Но миз Мэшем надо называть миз Мэшем или, если она разрешит, миз Салли. Я понятен?
– Да, cap («сэр!» – прошипел Гриха), извините. Я английский по книжке учил, – виновато ответил Леха.
В конце концов все устаканилось. Ленинградцы оказались ребятами квалифицированными, Гриха и Леха принялись приводить в порядок едва начатый системный центр регуляции освещения, а Миха увлеченно толковал с Салли про каких-то жужелиц. Салли грустно говорила, что ей удалось приобрести только тот вид, что помельче и подешевле, Миха обещал поделиться личинками. Лоренц обозрел картину и полез штробить левую стену – делать надо, и, главное, на виду, если Салли вдруг опять запаникует.
На исходе практики Лоренц запалил Гриху за самодеятельностью. Парень стоял у колонны с гравером и аккуратно вырезал по-русски четвертую строчку чего-то. Видимо, стихотворения. Высоко над ним перекликались Салли, Леха и Миха, натягивавшие по потолку зеркало термоизоляции.
Лоренц громко откашлялся.
Гриха обернулся:
– А? Привет, мистер Нейман. Подожди чуть-чуть, я допишу и прочитаю.
Он аккуратно, не хуже, чем по трафарету, вывел последние кириллические буквы, выключил гравер и отошел.
Лоренц поднял брови.
Гриха набрал воздуху, подтянулся и суровым голосом прочитал что-то напевное и раскатистое одновременно.
– А перевести?
Гриха нахмурился и начал переводить:
– Наши умершие… не покинут нас в несчастье… Наши погибшие – защитники. Небо отражается в лесу…
Лоренц повторил последнюю строчку:
– И деревья стоят печальные. Да уж, – он посмотрел в подвижное зеркало потолка.
– Это про Вторую мировую. Песня про летчиков. Вот один прилетел, а друга все нет. И время прошло, кислород уже кончился… ну или не кислород, что там тогда жизнеобеспечением было. И этот понимает, что уже ждать без толку.
– Нормально, – сказал Лоренц, – хорошие стихи.
На Салли Мэшем уже давно не хоронят. Пойнт-Даймонд построил два новых кладбища. А Мемориал в Новом Ленинграде еще принимает. На Салли Мэшем люди приходят погулять, подышать зеленью, туда ежедневно приводят на прогулки целый детский сад. И каждый разумный человек даже в средней группе знает, что белки кусаются, если позвать их, но ничем не угостить, что от сырых белых грибов болит живот и что земляника на холмике возле семидесятого метра поспевает раньше, чем в других местах.
На стене против этого холмика, насыпанного, конечно же, из хорошего камня под грунт, – имя Салли. Имя Лоренца Неймана можно найти на сто шестьдесят восьмом метре, а Марка Тушинского – на сто третьем, крупными буквами выше четырех рядов обычных надписей. Наверху, по решению городского совета, гравируют имена особо заслуженных или героически погибших граждан. Но то, как угодил туда хлопотун тушински, – это отдельная история, и я ее расскажу как-нибудь в другой раз.
Александр Голубев
Не дразните Бродячего Стоматолога
Полуоторванный ржавый лист громыхал на всю площадь. Порывы штормового ветра трепали его так, что казалось – нелепая конструкция автобусной остановки, от которой искореженный лист все никак не мог оторваться, пытается взлететь и унестись прочь из этого города, окруженного со всех сторон холодным морем.
На фонарном столбе съежилось объявление с выцветшим шрифтом:
ПРАВИЛА ПОВЕДЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА ПРИ ВСТРЕЧЕ С БРОДЯЧИМ СТОМАТОЛОГОМ
1. Не дразнить стоматолога и не замахиваться на него.
2. Не смотреть стоматологу в глаза и не показывать ему свой страх.
3. Ни в коем случае не убегать от стоматолога, будет погоня, и стоматолог настигнет человека.
4. Отвлечь стоматолога, бросив ему какой-нибудь предмет, находящийся у человека (пакет с продуктами, шарфик, кошелек и т. д.).
5. Медленно отходить к стене дома (к забору) спиной и призывать на помощь.
6. Принять боевую стойку к стоматологу и выставить одну руку вперед.
7. Использовать для защиты подручные средства – зонтик, портфель, камни и т. д.
8. По возможности ударить стоматолога по носу (болевая точка стоматолога).
9. Если стоматолог сбил с ног, лечь на живот и руками закрыть шею.
Если бы я был плотником, то вместо этих безобразных металлических столбов я поставил бы деревянные. Я украсил бы каждый из них тончайшей резьбой, и она была бы такая красивая, что ни у кого бы не поднялась рука прилепить объявление.
От столбов пахло бы сосной, свежей стружкой, древесина светилась бы внутренним янтарно-желтым светом. А со временем, впитав дожди, ветра и снега, столбы стали бы похожи на древние индейские тотемы, стоящие на площади уже не одну сотню лет. Дерево окостенеет, покроется сетью трещин и словно уйдет в себя.
– Изучаете?
Я пошарил взглядом вокруг и увидел возле урны пустую бутылку. Увесистую, темного стекла, с пузатым горлышком. Только после этого я обернулся.
Худое лицо. Приятным такое не назовешь. Да и ростом он был выше меня на полголовы, это тоже внушало опасения. Ветер пытался столкнуть его с места, он сутулился, расставив ноги и втолкнув руки в карманы серой парусиновой куртки.
Какое твое дело, что я изучаю! Тебе чего надо, а? Ты автобус ждешь? Ну, таки жди! Молча! Или ты стоматолог? Бродячий? Тогда тебе карачун пришел, я тебя не боюсь, понятно? Схватить за грудки, тряхнуть пару раз. А потом в солнечное сплетение. Снизу. И по затылку бутылкой сверху.
