Зря я смотрю ему в глаза. Неправильно делаю, не по инструкции. Хорошо, что ошибся, и это нормальный человек. А то бы лежать мне сейчас за остановкой в траве. И бутылка бы не помогла. Чего людей-то смешить – зонтик, портфель, камни. Его пистолетом не остановишь, не то что камнем.
Я улыбнулся и пожал плечами:
– Да сколько уже можно изучать, и так наизусть выучил, на всех остановках понаклеено.
Если бы я был плотником, то вместо этих уродливых металлических остановок построил деревянные павильончики. Это были бы уютные ажурные павильончики с изогнутыми крышами красной черепицы, как в китайских домиках для чайных церемоний. Внутри стояли бы добротные полированные скамейки, на которых так приятно было бы ждать автобус.
– А вы давно здесь стоите? Случайно не обратили внимания, третий номер не проходил?
Вот так вот. Стоит только раз нормально ответить, как всякая сволочь начинает цепляться – что да как! Ненавижу таких. Потому что такие обязательно до кого-нибудь доколупаются даже на необитаемом острове.
Я снова улыбнулся:
– Вам третий номер нужен? Да я сам его жду минут уже пятнадцать. Наверное, скоро будет.
Кто он такой? Прикидывается нормальным человеком. Все-таки попробовать бутылкой по затылку? Или для начала задать наводящий вопрос?
– Погода сегодня ветреная, хорошо еще дождя нет.
При чем тут погода, его надо про кариес спрашивать, про бормашину или что там еще есть?
Он зачем-то посмотрел по сторонам, будто это не его сдувало с места, и громко ответил:
– Да, ветер сегодня сильный. А дождь, передали, будет во второй половине дня.
Почему он не смотрит в глаза? Подозрительно. Сегодня вообще автобус будет или нет?
– Знаете, мне шум ветра напоминает звук бормашины. А вам?
Его лицо приняло удивленное выражение, но глаза он все так же старательно отводил:
– Нет, что вы! У бормашины более высокий звук, такой свистящий и пронизывающий
Не получилось. Ладно, спросим по-другому.
Я кивнул на судорожно вихляющийся лист автобусной остановки:
– Напоминает хруст вырываемого с корнем зуба!
Он слегка присел, схватился за щеку и выговорил:
– Ничего такого. Просто скрежет железа.
– Ну да! Как скрежет хирургических щипцов.
Он обвел глазами безлюдную площадь и начал пятиться к остановке. Заманивает. Или выполняет инструкцию? Надо давить до упора, пока не сломается, тогда все станет ясно.
– А вам автобусное сиденье не напоминает зубоврачебное кресло?
Тут он не выдержал. Выставив вперед левую руку, он попытался правой стукнуть меня в нос. Я отскочил и, чувствуя, как черная волна захлестывает мое сознание, как каменеют мои мышцы, пригнулся и приготовился к прыжку, но тут подошел наш автобус.
Автобус был почти пуст. На задней площадке стояли трое мужиков рабочего вида, а тот длинный тип демонстративно прошел вперед и там уселся ко мне лицом.
Из хрипящих динамиков диктор городской радиостанции обстоятельно знакомил нас с последними терактами в Испании. Потом огласил местную милицейскую сводку за сутки. Столько-то ограблений, краж, автоаварий. Найдены две жертвы бродячих стоматологов, как всегда, свидетелей нет.
Если бы я был плотником, у меня была бы собственная мастерская, и там я вырезал бы из отлично просушенных березовых чурочек затейливые ложки и черпаки, тонкие, почти прозрачные чаши, завораживающие структурой дерева, и пахучая стружка сыпалась бы мне на колени из-под остро заточенного резца.
Еще я выпиливал бы лобзиком кружевные наличники для окон дачных домиков, послушным рубанком стругал бы бруски и тщательно полировал наждачной бумагой, а потом собирал из них оконные переплеты или сколачивал садовые скамейки с изящно изогнутыми спинками…
Я почувствовал чей-то пристальный взгляд. Это был тот тип с остановки. Он смотрел на меня. Прямо в глаза. Несколько мгновений он не отводил взгляда, потом ухмыльнулся и больше уже не смотрел в мою сторону.
Автобус остановился у ресторана «Собачьи Уши». Бронзовая табличка на углу извещала, что в этом здании в апреле 1921 года располагался штаб революционных сил, которыми руководил большевик Опарин, в июле того же года сожженный в топке японского миноносца.
В приоткрытую на крыльцо дверь была видна задумчивая мордочка проститутки лет девятнадцати. В ожидании клиентов она курила, равнодушно глядя на дорогу и проезжающие мимо машины.
Последний раз в этом кабаке я был лет семь назад. Меня затащил туда одноклассник, с которым мы не виделись с окончания школы. Дело было в феврале поздно вечером и мы дико замерзли. И тогда он предложил пойти в ресторан.
Свободных мест не было, у дверей стояла толпа, но одноклассник оказался завсегдатаем «Собачьих Ушей».
Нас усадили за чей-то столик, принесли графинчик водки и две тарелки винегрета. Мы тут же выпили и принялись слушать грохочущую музыку местного ансамбля, кажется, это был уже и не ансамбль, в то время все кабацкие лабухи вдруг стали называть себя «группами». Правда, название у них было еще какое-то старое и непритязательное, то ли «Аллегро», то ли «Ореол». Пели они в основном по-английски, и понять, какая именно это песня, можно было с трудом, в основном, не раньше припева. Но хит «Бони М» «Белфаст» они просто порвали. Солист натужно, до жил напрягая шею, отрывисто выхаркивал в микрофон:
– Бэа Фаст! Бэа Фаст! – доводя и так уже беснующуюся пьяную толпу на танцплощадке до наивысшего градуса веселья.
С нас даже не взяли денег, такие друзья были у моего одноклассника в этом кабаке, мы вышли оттуда тепленькие от водки и одуревшие от музыки и вспышек прожекторов, и потом еще долго ходили по заснеженным улицам и разговаривали. Тогда это было совсем не опасно…
Внезапно проститутка побледнела, словно увидела что-то невыносимо жуткое, выползшее из ее ночных кошмаров, давным-давно, казалось, уже позабытых и выжженных солнечным светом. Она, как приговоренная, смотрела на это что-то, поворачивая голову все ближе к автобусу, в котором я сидел.
И когда ее взгляд наткнулся на мои глаза, словно вручая мне эту свою жуть, какой-то человек в белой рубахе, забрызганной кровью, мятых серых брюках и стоптанных сандалиях на босу ногу поднялся на заднюю площадку.
Желтая кожа на его лбу была туго натянута до пергаментной прозрачности, а на худых щеках собралась в глубокие складки, будто он, часами стоя перед зеркалом, изо всех сил оттягивал руками свое лицо вниз, к подбородку.
При его появлении меня парализовал ужас, потому что мне сразу стало понятно, кто это. Я не мог пошевелиться, только сидел, слыша оглушительный гул крови в
– Правило номер два: не смотреть ему в глаза, не смотреть ему в глаза, не смотреть…
Это был он – Бродячий Стоматолог. Я сразу ощутил его власть над собой, над тремя безмолвно замершими работягами, только что с матерками обсуждавшими свое начальство, да и вообще власть над всеми людьми, можно было только затаиться, спрятать взгляд и надеяться, что он не заметит, не остановится рядом и пройдет мимо, найдя себе другую жертву.
Громыхнув закрывающимися дверьми, автобус кашлянул и тронулся.
Я вдруг вспомнил тоскливые ночи первых месяцев службы в армии, эти бесконечные, пропитанные ненавистью и страхом ночи, когда лежишь на втором ярусе солдатской койки, и слышишь шаги старослужащего, сначала далекие и неотчетливые, но вот уже они рядом, неотвратимые и тяжелые, с металлическим чмоканием стальных подковок на каблуках, специально не привинченных наглухо, чтобы при ходьбе возникал именно такой звук. И ждешь, что сейчас они остановятся возле тебя, и у самого уха раздастся негромкий голос, глумливо растягивающий слова:
– Па-а-адъе-ем, ба-а-аец! Кому, с-сука, лежим, па-а-ше-е-л в бытовку!!
