Она озорно встряхнула головой, но и без этого десятки голосов рубили припев:
Слова были смешные, наивные. Сколько хороших песен родилось теперь! Но текстильщики любили эту свою старую, как дети любят затрепанных, давно потерявших свой первоначальный облик кукол..
В первый раз задумалась Анна над словами, и песня эта, всегда полная озорной лихости, вдруг приобрела новое, грустное звучание. Хор, почувствовав это, вторил уже не резко, а задумчиво:
Что это? Анна вдруг поняла, что в забытую и смешную песню эту она вкладывает свою боль, поняла, покраснела и, боясь, что кто-нибудь об этом догадается, оборвала, не допев, и скомандовала баянисту:
— «Барыню»!
И пошла плясать, размахивая платочком. Множество глаз следило за ней, руки прихлопывали в такт ее движениям. И вдруг раздались удары по раме — один, другой, третий. Куски разбитого стекла посыпались на пол. Баян смолк. Все повернулись к окну.
24
Первым на крик Галки прибежал Гордей Лужников. Он увидел расплывающееся под дамбой озерцо, увидел промоину и уже после всего этого разглядел темную жалкую фигурку, преграждающую своим телом путь ручью.
Механик рванулся к девушке, чтобы вытащить ее, но Галка, онемев от холода и страха, яростно замотала головой. Она что-то зло кричала. Это можно было угадать по движению ее губ. Оставив Галку, Лужников бросился вниз, принес куль песку и, осторожно опустив его перед Галкиным носом, закрыл им зловещий ручеек. Потом вытащил Галку из воды.
— Марш на фабрику, в медпункт! Пусть ототрут спиртом.
Сам же он, бегом нося мешки, расчетливо, быстро укладывал их. Заложив русло ручейка и спустившись вниз, он принялся закладывать мешками просос.
Ну, а Галка? Вы, может быть, думаете, что она, вытаращив глаза, прибежала на фабрику, рассказала обо всем случившемся и там, переодетая в сухое и теплое, сидит сейчас в медпункте, пьет горячий чай и, вызывая общее внимание, рассказывает любопытным, каким удивительным способом удалось ей предотвратить беду? Как бы не так! Вы ее мало знаете, если что-нибудь подобное пришло вам в голову. Едва оправившись после ледяной ванны, она уже орудовала лопатой, прикапывая приносимые Лужниковым мешки, и так при этом старалась, что холодная дрожь прошла. Стало даже жарко.
— Вот сюда, сюда мешочек и уж сюда, — показывала она, и огромный человек, не споря, подчинялся ее команде.
Когда наконец подоспела подмога, маленькая девушка как-то незаметно ухитрилась сделаться вожаком тех, кто действовал теперь на участке, который она мысленно называла «своим». Она так толково, так властно указывала, куда забивать колья, куда валить камень, куда нести хворост, что никому и в голову не приходило оспаривать это ее, будто бы обретенное в страшные минуты право.
Но то, что случилось на Галкином участке, оказалось лишь началом новой атаки. Ниже фабрики, у поворота, получился затор. Огромное ледяное поле, приплывшее сверху, стало поперек русла. Застряв, мелкие льдины, теснимые напором воды, начали карабкаться на него, нырять под него. Так постепенно создалась плотина, преграждавшая русло от берега до берега. Лед остановился. Слышался скрежет и треск, похожий на орудийную пальбу. Вода опять начала прибывать.
Зажгли прожекторы. Стало видно, как река, вспухая, быстро поднималась к давешней отметке.
Гидролог, снова появившийся у полосатой рейки, с бесстрастностью судьбы сообщал наверх:
— Подъем порядка десяти сантиметров в час.
Десять сантиметров! Но люди закалились, поверили в силу своих рук. Они были уже другими, чем те, что прибежали сюда утром. С баграми бросались они на напиравшие на вал льдины, отталкивали, отворачивали, кололи их пешнями. Саперы у поворота взрывали толовые шашки. Это напоминало рукопашный бой, в котором смешались свои и чужие и слышно только тяжелое дыхание, кряканье, крик боли и брань.
В этой борьбе было что-то захватывающее. Одолев, оттолкнув баграми какую-нибудь ледяную махину, разметав ее взрывом или заставив тихо вползти на вал, не повредив откоса, люди радостно кричали и смеялись.
Анна никогда не забудет, как одна не очень большая, но подпираемая сзади другими льдина пошла на таран, острым углом нацелясь в откос. Три багра, упиравшиеся в нее, сломались один за другим. Тол было закладывать поздно. Несчастье казалось неизбежным. Острие льдины было уже в метре от берега, когда Гордей Лужников бросился в воду, уперся в льдину плечом, а ногами в вал и стал медленно отталкивать.
Анна зажмурилась. Не было сил смотреть на это налитое кровью, багровое лицо, на эти яростные глаза, на эти синие вены, вспухшие на висках и на лбу, на эти закушенные губы. Открыв через мгновение глаза, она увидела, что огромный человек, дрожа от напряжения, как канат, который вот-вот лопнет, все еще держится в той же невероятной позе и даже, кажется, сумел остановить роковое приближение льдины. Охваченная страхом и восхищением, Анна крикнула тем, кто застыл на валу, тоже будто парализованный зрелищем этого страшного единоборства:
— Ну что же вы, мужчины, стоите!
Она сама стала спускаться к реке, но несколько бойцов, уже успевших снять шинели и сапоги, обогнав ее, лезли в воду.
И вот уже как бы стена человеческих тел загородила вал живой броней. Побежденная льдина, медленно поворачиваясь, стала отступать под напором человеческих рук и отошла, не причинив вреда дамбе.
На валу радостно закричали, зааплодировали вылезавшим из воды бойцам. Но шум этот мгновенно стих. Двое — пожилой сапер и механик Лужников — оставались наполовину в воде, бессильно прикорнув на
