одним из самых боевых. Помимо официального названия и номера, народная молва присвоила ему кличку 'Грозный'.
Укомплектованный экипажем из матросов и кадровых уральских рабочих, этот бронепоезд совершал стремительные рейды, участвовал во множестве боев, и часто его орудия говорили в боях решающее слово. В частях у 'Грозного' была прочная боевая слава. Рассказы о нем часто опережали его прибытие. Неприятельское командование боялось 'Грозного'. Выделялись специальные отборные группы, которые охотились за ним: разбирали рельсы, взрывали стрелки, устраивали артиллерийские засады. Но 'железному' экипажу бронепоезда удавалось прорываться через все препоны, и стальная махина продолжала идти на восток, иногда впереди частей наступающего красного фронта…
– Вы сразу освоили комиссарское дело? – спрашиваю Ивана Степановича.
– Ну, как сразу! – задумчиво отвечает маршал. – В сущности, оно не было для меня новым. Когда мы подавляли мятежи в моих родных краях, а потом гонялись за бандами по Костромским лесам, приходилось одновременно и командовать и комиссарствовать, сражаться с врагом и вести работу с населением, завоевывать сердца бойцов, вселять в них веру в победу правого дела. Многое дал мне и опыт партийной работы в запасной части. Он научил заглядывать в душу человека, видеть перед собой не сплошную шеренгу, а отдельных людей, каждого со своим характером, со своими особенностями. К каждому бойцу нужно свой особый ключ подобрать. А это и есть главное в комиссарском деле.
Словом, комиссар, вновь оказавшийся самым молодым в экипаже 'Грозного', быстро поладил с людьми. И в боевой славе бронепоезда, которая до сих пор живет за Уралом, в Сибири, есть немалая доля его, комиссарских заслуг.
В своем боевом движении на восток 'Грозному' порой приходилось совершать такое, во что сегодня даже трудно поверить. Для примера приведу случай, который, вероятно, является единственным в своем роде с тех пор, как на рельсы вышли бронепоезда.
Отступая, белогвардейцы взорвали железнодорожный мост через Иртыш. А на фронте, на другом берегу реки, куда наши войска перешли по льду, создалась сложная обстановка и позарез потребовалась ударная мощь бронепоезда. Как быть? Мост быстро не восстановишь. И вот решено было попробовать перевести бронепоезд на другой берег… по льду. Даже опытным железнодорожникам такой замысел поначалу показался нелепым. Поезд бронирован толстыми плитами стали. Вместе с тяжелыми орудиями, боеприпасами эта махина представляла огромный груз.
Но люди, увлекаемые комиссаром, совершили небывалое дело. Конев поднял всех железнодорожников и крестьян окрестных деревень. Лопатами, кирками они дробили крутые прибрежные откосы, делая пологие съезды. Возили на лед бревна, наводили на них настил. На нем укрепляли шпалы, выкладывали рельсовый путь. И по этому пути перевели-таки через реку ручной тягой сначала паровоз, потом одну за другой и его бронированные площадки. Самым невероятным было то, что вся работа завершилась за сутки.
Только один день стоял 'Грозный' у депо станции Омск. В этот день командир и комиссар успели всласть попариться в сибирской курной бане, осмотреть отбитый у адмирала Колчака город и сняться на память у базарного фотографа.
– Вы, товарищ маршал, с какой-то особой теплотой вспоминаете эту историю, случившуюся на Иртыше. Почему?
– Многому она меня научила.
– А чему именно?
– У большевиков есть правило: нет таких крепостей, которых они не могли бы взять. Вот этому и научился. Когда в эту войну создавалась острая ситуация, вставали препятствия, которые казались непреодолимыми, я вспоминал историю на Иртыше и начинал искать выход и находил. А ведь сколько было таких случаев и у меня и у моих соседей по фронтам Великой Отечественной войны!
СЛУШАЯ ЛЕНИНА…
Когда была взята Чита, комиссару бронепоезда 'Грозный' не было еще двадцати трех лет.
Учитывая заслуги и боевой опыт, его назначают комиссаром стрелковой бригады, а потом и дивизии. Большевики Дальнего Востока избирают Конева своим делегатом на X съезд партии.
Долго, очень долго шли тогда с Дальнего Востока в Москву поезда. В длинном этом пути люди знакомились, завязывали дружбу. В вагонах складывался свой особый дорожный быт.
Соседом по купе у комиссара дивизии Ивана Конева оказался тоже молодой комиссар одного из славных дальневосточных партизанских отрядов Александр Булыга. Поезд целый месяц тащился с Дальнего Востока в Москву. Познакомились, разговорились. Над губами юношеский пушок. Но у обоих за плечами изрядный военный опыт. Есть что вспомнить, есть о чем потолковать. Едут, беседуют. По очереди бегают на полустанках с чайником за кипятком. Оба любят литературу. Отправляясь в длинную дорогу, набили вещевые мешки книгами. Читают. Спорят о прочитанном. Поют.
Знакомство переходит в дружбу надолго.
Мне привелось видеть их вместе много лет спустя на Калининском фронте в разгар первого нашего зимнего наступления. Там снова встретились бывшие соседи по купе того дальневосточного поезда: один, Иван Конев, – уже генерал-полковник, командующий фронтом; другой, Александр Булыга, ставший уже известнейшим нашим писателем Александром Фадеевым. Оба видные общественные деятели: один, Конев, – кандидат в члены Центрального Комитета партии, другой, Фадеев, – член ЦК.
Сидели в избе за дощатым столом. Сидели и вспоминали тот долгий путь, проделанный в дальневосточном 'экспрессе'. Фадеев своим хрипловатым тенором запевал песню 'По долинам и по взгорьям', Конев подтягивал. Я смотрел на них и думал: ведь оба они помнят и 'штурмовые ночи Спасска' и 'волочаевские дни'. Оба видели, как шли вперед наши дивизии, как партизанские отряды занимали города. И еще думалось о том, как крепка мужская дружба, сложившаяся в те героические годы, и как необыкновенно молодеют лицом и душой люди, приникая к своему славному прошлому.
И припомнилось: когда мы шли после этой встречи по глубокой, протоптанной в сугробах тропинке, Фадеев, оглядываясь, сказал нам, военным корреспондентам, гуськом тянувшимся за ним:
– Если вы хотите узнать, что такое военная косточка, смотрите на командующего – настоящая военная косточка. – Потом уточнил: – Советская военная косточка…
А вечером Фадеев рассказывал нам, как вместе с Иваном Коневым приехал он в 1921 году в Москву, как разместились они на соседних койках в 3-м Доме Советов. Рядом оказались они и в зале съезда, а потом допоздна бродили по Москве, вдвоем переживая первую встречу с Владимиром Ильичем Лениным.
Когда пришла весть о кронштадтском мятеже, они вместе в числе 300 добровольцев – делегатов и гостей съезда – отправились в Петроград на подавление мятежа. Фадеев шел с пехотинцами по льду штурмовать Кронштадтскую крепость, Конева использовали по специальности артиллеристом. Он направлял огонь батареи с косы Лисий Нос.
И в эти горячие боевые дни оба они горевали об одном: не услышат доклад Владимира Ильича, доклад, который должен определить дальнейший путь страны. Но когда мятежный гарнизон Кронштадта сложил оружие и те из делегатов, которые остались живыми, вернулись в Москву, им, пропахшим пороховой гарью, забинтованным, Владимир Ильич сделал доклад об итогах работы съезда.
Иван Конев слушал Ленина с огромным вниманием. Он родился в деревне. Он имел опыт общения с вологодскими, костромскими, сибирскими мужиками. Слушал, сопоставлял. Сравнивал с тем, что сам наблюдал и знал, и поражался ленинской дальновидности и принципиальности. Он
