– Аничка, пора, – услышала она голос костюмерши.
И когда Боженка в уборной затягивала ее в корсет, готовя на бал у Капулетти, ей пришло в голову то, о чем однажды вспомнит и Вашек, – в воскресенье минет шесть лет, как умер ее отец, а другого своего деда мальчик так никогда и не узнал.
Она взглянула на себя в зеркало. Белое сатиновое платье, украшенное полосками белого бархата, с буфами на рукавах, расшитыми жемчугом. Пышные складки, отороченные жемчужинами, тянулись от середины юбки до самого низа. В таком костюме она никогда не решалась даже присесть. (А художник тем временем пожинал лавры!) Вот сегодня, забыв дома сетку для волос, она и в парикмахерской все будет делать стоя.
Через боковой вход в зал бесшумно вошел мужчина с плащом на руке, оперся о край ложи и без следа волнения сосредоточенно смотрел на сцену. Он был молод, одет в вельветовый пиджак поверх тонкой водолазки. С первого взгляда было видно, какой он рослый и широкоплечий, – хотя Вашек никогда бы этого не сказал, но это чистая правда; а его точеный профиль напоминал ожившую модель Бенвенуто Челлини. Когда отзвенели последние звуки, опустился занавес и раздались бурные аплодисменты, он вышел, не дожидаясь, пока артисты появятся на первый вызов. Анна, еще запыхавшаяся и взволнованная приемом восторженных зрителей (сколько раз ее сегодня вызывали?!), вбежала в свою уборную и от неожиданности застыла в дверях.
Он сидел на кушетке и листал репертуар на месяц.
– Ты был на спектакле?
– На последнем действии.
Поднявшись, он чмокнул ее в щеку. Анна в напряжении ждала, но Индржих ничего больше не сказал. Тогда она с наигранной небрежностью спросила:
– Ну и как?
– Не так чтобы очень.
Анна принялась стягивать с себя платье. Поскорее бы пришла Боженка! Но потом Анна поняла, что костюмерша наверняка видела Индржиха и теперь не решается войти, пока она сама не позовет ее.
– Тебе надо больше работать, – сказал он примирительно. – Тогда ты сможешь танцевать Джульетту еще десять лет. Со сцены ты смотришься на семнадцать.
По выражению лица Анны нельзя было сказать, приятны ли ей эти слова. Скорее нет. Она протянула руку к бутылке, которая стояла тут же, на столике, между баночками с гримом, и большими глотками напилась охлажденного пива.
– Куда пойдем ужинать? – спросил он ее.
– Я не ждала тебя, – ответила она и вышла в душевую.
Уже сидя в машине и глядя на его резко очерченный профиль и коротко остриженные густые волосы, Анна невольно призадумалась, как давно это было, когда она ревновала его к любовным письмам, которые он пачками получал от своих многочисленных поклонниц, и с опаской следила, как заискивали перед ним артистки кордебалета и солистки постарше! В сравнении со всеми у нее было одно существенное преимущество: Индржих выбрал ее своей партнершей, и они часами репетировали в уже опустевшем зале, когда других и след простыл.
Индржих был очень честолюбив и думал только об искусстве, и Анне не стоило большого труда скрыть, что она без памяти влюбилась в него. Было ей тогда двадцать четыре года, а Вашеку не исполнилось и пяти.
Индржих считался с тем, что Анна должна вовремя забрать Вашека из детского сада и вечера, если она не была занята в спектакле, проводит дома со своим мальчиком. Провожая Анну, он никогда не пытался подняться наверх, в ее квартиру, и только четыре месяца спустя позвал к себе. Анна вернулась домой в половине пятого утра и нашла Карлу Валентову заснувшей в кресле. В ту ночь она вообще не сомкнула глаз и все раздумывала о том, какая перемена ждет ее в жизни.
К ее великому удивлению, Индржих и не пытался ничего скрывать. Об их отношениях скоро узнал весь театр, и сейчас, четыре года спустя, никто и не сомневался, что они неразлучны.
Анна жила в счастливом опьянении и поначалу даже не поняла, что Индржих и в мыслях не держал что-то менять в своей жизни. Она несколько раз как бы невзначай попыталась свести его с Вашеком, но он всякий раз вежливо отговаривался.
Прошлым летом она решилась на тактический маневр. Перед самым отъездом в отпуск, который они вдвоем с Индржихом намеревались провести в Дубровнике, она объявила, что ей некуда девать Вашека, перед этим же узнала, что дополнительно получить детскую кроватку в гостинице не представит никакого труда. Но не успела она и слова сказать, как Индржих заявил, что это здорово все усложняет, и тут же по телефону отменил поездку. Вернувшись в комнату, он нашел Анну в слезах и никак не мог понять, что случилось. Анне пришлось вытащить из сумки список сотрудников театра, и Индржиху бросилось в глаза, что кое-какие фамилии там подчеркнуты.
– Это кандидаты. Вашек считает, что за кого-то из них я должна выйти замуж.
Индржих терпеливо выслушал Анну, а та пыталась втолковать ему, что семилетнему ребенку вряд ли понять, что такое взаимная терпимость и личная свобода партнеров.
– Вашека интересует одна-единственная вещь: ему хочется иметь отца, как у остальных ребят.
Индржих снова глянул на список и в душе усмехнулся. Непомеченными оказались всего несколько человек: швейцар Коблас, который через год пойдет на пенсию, толстяк реквизитор Ешатко – тот самый, что всей своей стотридцатикилограммовой тушей каждый год сигает в январе во Влтаву – смотреть это впечатляющее зрелище Анна раза два брала и Вашека, – а среди двух следующих фамилий, не вызвавших у мальчика никаких эмоций, значилась и его собственная.
– Кажется, я знаю, как тебе избавиться от его настырных вопросов, – проговорил минуту спустя Индржих, отложил в сторону список и поднялся.
Анна не шевельнулась. Молча глядела ему в спину, когда он остановился у окна.
– Возьми и скажи, что каждый мужчина, который подходит тебе по возрасту, уже женат. И если он захочет жениться на тебе, ему придется развестись и бросить своих детей. Такое поймет и семилетний ребенок.
Анна не отважилась спросить, кого же в таком случае пришлось бы бросить ему…
– Опять заботы? – спросил он неожиданно, коротко глянув на нее. – Нелады с Вашеком?
Анна кивнула. Они проезжали по слабо освещенной аллее, и дождь со снегом мгновенно расплывался на асфальте в блестящие лужи. Индржих нажал кнопку. По стеклу забегали стрелки «дворников».
– Я думал, он успокоился.
– Было такое. Пока не вышла замуж мать его приятеля.
Индржих снова искоса посмотрел на Анну. Увидел, как она плотнее притянула к себе полы твидового пальто, словно ей вдруг стало холодно.
– Это скоро пройдет, – сказал Индржих и ободряюще улыбнулся, – станет старше, появятся другие заботы.
– А если не пройдет? – резко спросила Анна.
– И все же тебе не стоит упрекать меня. Это после четырех-то лет!
Анна вдруг почувствовала, что уже по горло сыта этой его снисходительностью и подчеркнутым доброжелательством, с какими обычно обращался с нею Индржих.
– Ты не должна допускать, чтобы Вашек вмешивался в твои дела.
– Можешь быть спокоен, я запретила ему говорить о свадьбе.
– Ну тогда все в порядке.
– Как бы не так. Знаешь, что он сделал вчера? Поставил в ванной третью зубную щетку.
Индржих молчал. Снег с дождем сменился ливнем. Весь остаток пути Анна не проронила ни слова.
Индржих остановился у тротуара и выключил мотор.
– Я подожду тебя, – предложил он как ни в чем не бывало, словно между ними ничего не произошло.
Анна протянула руку за вещами на заднее сиденье.
– Я говорила тебе, с ним этот номер не пройдет, – сказала она, надевая на голову белый платок.
