заставлял прохожих кутаться в шарфы и побыстрее нырять в метро или в магазин. Но Лера не замечала погоды, а если совсем замерзала, садилась в первый попавшийся трамвай или троллейбус и смотрела сквозь стекло, как проплывают мимо мосты, дома, машины, люди… Совсем как в то утро, когда она ехала на работу, раздумывая о своей будущей жизни с Валерием, – да, тогда у нее еще была будущая жизнь. Наверное, город смотрел на Леру за стеклом с недоумением – он не узнавал ее, она была не похожа на себя всегдашнюю, ту, с которой они любили разговаривать. Но Лера этого не замечала. Ей надо было побыть одной и хоть немного прийти в себя после всего, что случилось с ней за это долгое и все же закончившееся лето.
Однажды она случайно вышла к дому на улице Марата, в котором жил дед Валерия, Николай Никитович. Она даже зашла в подъезд и зачем-то постояла перед дверью… Здесь было совсем не так, как в июле. Батареи на площадке были почему-то срезаны, в окна с выбитыми еще летом стеклами хлестал дождь, и неосвещенная солнцем «лестница № 1» оказалась страшноватой и грязной, а на двери со следами звонков и табличек уродливо висели клочья полуотодранного дерматина. Летом, когда они приходили с Валерием, старый дом на улице Марата жил и радовался теплу, а теперь, озябший и враз постаревший, с испугом ждал приближения зимних холодов.
Конечно же, Лера не позвонила в дверь. А что бы она сказала? Я люблю вашего внука, но прогнала его прочь? Рассказать правду? Но он решит, что у нее не все дома. А если и поверит – вряд ли пожелает своему внуку такой жены, как она, которая занимается сомнительными делами за очень неплохие деньги. «На улице Марата я счастлив был когда-то, прошло с тех пор ужасно много лет…» – вспомнила Лера, и на глаза навернулись слезы.
Вот и получи! – добивала себя Лера. – Знала, что он женат. А стало быть, ты в данном случае ничем не отличаешься от той, в белых гольфах, что в слезах удирала из загса. Но тебе казалось, что твое счастье – особенное? Что чужой муж, которого ты полюбила, тебе нужен больше, чем той женщине, с которой он живет? Ошиблась, голубушка. И за что же ты так ненавидишь Вику? Ты сама проделывала подобные вещи не раз, и тебя только развлекали последствия твоих мини-спектаклей, потому что ты считала себя правой, а их всех – виноватыми. Правильно Андрей цитировал: мне отмщение, и аз воздам. А ты взяла на себя роль судьи – и получила той же палкой, только другим концом. Больно…»
И еще – что ей делать дальше? Она же не сможет после того, что случилось с ней лично, считать свою работу, скажем так… своеобразной, но интересной и творческой. Если сможет работать в фирме вообще. Но об этом думать было страшно. Нельзя было думать. Только глупый детеныш Сашка верит в то, что на двести долларов можно прожить в чужом городе, пить-есть, одеваться и снимать квартиру. Лера не может, не имеет права отказаться от этой работы. Она отвечает за Сашку. И за себя, потому что за нее отвечать некому. Если она поддастся слабости и уйдет из «Агентства нестандартных решений», то уже не сможет зализывать душевные раны, купив билет на самолет и улетев в Питер. Ей нечем будет заплатить за квартиру и за бензин. Она, как и Вика, ничего в жизни не умеет, кроме того, чему их научили в театралке, и так же, как и Вика, вынуждена зубами держаться за то, что имеет. Но Вика грамотно срежиссировала свой спектакль и переиграла ее, первую ученицу дяди Славы, по всем пунктам. А Лера свою роль бездарно провалила.
Домой Лера вернулась собранная и молчаливая, и к ней не лезли с разговорами. И никто не знал, с каким внутренним содроганием она переступает теперь каждое утро порог фирмы «Агентство нестандартных решений», только вездесущий Вась-Вась смотрел как-то странно – не то жалел, не то просто любопытствовал. Во всяком случае, будучи в курсе, он пока молчал, мудро полагая, что со временем все встанет на свои места. Так уже не раз бывало, работа у них такая. К тому же приближался День города, а потом скандальный Love-парад, так что работы было у всех невпроворот, включая Леру. А часть ее дел умница Вась-Вась, оберегая ценного сотрудника, взял на себя.
За два дня до происшествия
Валерий снял очки, сильно, до боли нажимая пальцами, потер глаза. Черт, он так и не привык носить очки, глаза устают одинаково, что в очках, что без. А может, эта новомодная оправа с узенькими стеклышками, которую ему подсунули в магазине, просто ему не подходит. Плюну на все и куплю такие, как у деда, – за 360 рублей. Без понтов, но зато удобные – он мерил. Валерий представил себя в старомодных дедовых очках, мысленно полюбовался выражением лица своей секретарши (сдержанно-удивленное) и жены (веселая брезгливость). В последнее время именно такое выражение он видел в Викиных глазах, когда они невзначай встречались на просторах своей квартиры. На кой нам сдалась такая хоромина, если даже Темы нет, он хотя бы притащил бы друзей, и они носились бы, как по стадиону, и непременно устроили бы разгром, и вот тогда все было бы оправдано. И Валерий, придя с работы, их отругал бы и разогнал по домам. А потом проверял бы у Темы уроки, и они вместе ужинали бы и играли на компьютере… Только приходит он домой не раньше десяти – какие уж тут уроки. Он никогда в жизни не проверял у сына уроки.
А также никогда не носил очки за 360 рублей, не сидел за полночь с женой на кухне, обсуждая проказы сына («Нет, ты только послушай, что он выдал сегодня утром!»), мимоходом целуясь и по молчаливому согласию предвкушая ближайшие события наступающей ночи…
Он посмотрел на календарь – 21 октября. Завтра будет ровно два месяца с того дня, как Лера ему отказала. Причем сделала это резко и странно. Нет, все было возможно, и он ничему бы не удивился, но его насторожила и озадачила Лерина агрессия: что-то здесь было не так. Если человек ведет себя необычно, значит, для этого есть какая-то причина. Но у Леры не было никаких оснований, даже отказывая ему, быть грубой и категоричной. Она не должна была так говорить про Тему. Она просто выдумала бы подходящую историю, и они могли бы, как пишут в дамских романах, расстаться друзьями. В общем, он Лере не поверил, но выяснение отложил до поры до времени. И это время пришло: сегодня он получил решение суда о расторжении брака между гражданином Волковым Валерием Анатольевичем и гражданкой Волковой Викторией Сергеевной. Теперь, как он предполагал, они с бывшей супругой будут долго и с удовольствием делить имущество – Вика уже прозрачно намекала ему об этом. Ну что ж, дадим подзаработать адвокатам. Причем, что интересно, он, Валерий, будет оплачивать и своих адвокатов, и Викиных, потому что своих денег у нее отродясь не было – только те, что давали ей мужья и любовники. Но ничего не попишешь – несравненная Викина красота всегда требовала жертв от окружающих.
Зато с сегодняшнего дня он свободен. И сегодня истекает срок, который он дал Лере на размышления. Правда, она об этом не догадывалась, но размышляла – несомненно. И завтра он узнает, что тогда произошло, почему Лера поступила именно так, и не изменила ли она свое странное решение. Во всяком случае, он узнает правду, которую Лера наспех укрыла от него теми злыми несправедливыми словами. Завтра. А на сегодня у него есть еще одно важное дело. Валерий сунул в ящик решение суда, которым все это время любовался, поднял трубку и попросил секретаршу позвать к нему Китаева.
Алексей Китаев был начальником службы безопасности его банка. С ним Валерий когда-то давно, еще в прошлой жизни, работал по всем известному адресу Вайнера, 17, как тогда бесстрашно шутили все, да и они сами, в «конторе глубокого бурения». Кстати, указанная контора, меняя вывески, обитала в этом здании со времен захвата уездного города Екатеринбурга войсками Рабоче-Крестьянской Красной Армии – тогда она именовалась ВЧК. Каждая новая власть, меняя таблички с названием, считала своим долгом вымазать всех сотрудников грязью, переименовать и, почитая дело сделанным, с чистой совестью дать указания продолжить работу, без которой, как на грех, еще не научилось обходиться ни одно государство на свете. И они работали, в разговорах между собой называя себя по-прежнему чекистами.
Тогда они с Китаевым не дружили, да и сейчас их отношения нельзя было назвать дружбой. Они не общались домами, не сиживали в баньке, не ездили на шашлыки. Но все же это было больше, чем дружба, – Валерий Китаеву доверял. И всегда старался вести себя так, чтобы у Алексея тоже не возникало сомнений. Работая на Вайнера, 17, они знали друг друга в лицо, время от времени встречаясь то в столовой, то в спортзале, то на общих мероприятиях. Других точек соприкосновения у них не было: Алексей работал в охране правительства, а Валерий был, что называется, белая кость – их подразделение занималось промышленным шпионажем, делом весьма хлопотным на просторах опорного края державы, один еще не проданный тогда Уралмаш чего стоил!
Когда в стране все начало угрожающе шататься и трещать по швам, Валерий, несмотря на уговоры деда, уволился одним из первых.
– Дед, нас предали, – говорил он. – А этого прощать нельзя, ты сам всегда так говорил.
– Они – это не страна! – кипятился дед. – Они приходят и уходят, а государство остается!
– Какое государство, дед, объясни мне? То или это? А стране я послужу в другом месте. Родина нас еще
