заперли на засов дверь, перекрестили от лихих людей и оставили стоять. Два раза в год, обычно ранней весной, до начала посадок, и поздней осенью, под первый снег, Людмила Петровна приходила в дом, здоровалась с иконами и фотографиями. Два больших овальных фотопортрета в самодельных деревянных, крашенных зеленой краской рамках – молодые и серьезные Анна Алексеевна и Николай Кондратьевич смотрели внимательно и, казалось, укоризненно: явилась, дескать, не очень-то и поспешала. Ну да все равно – здравствуй, внучка.
Людмила Петровна, приходя в дом, всегда рассматривала многочисленные фотографии, висевшие на стене в простых самодельных рамках. Маленькие, не очень качественные, потрескавшиеся от времени, они хранили память о людях, которых давно уже нет, и память едва сохранила их имена и кто кем кому приходится: дядья, сваты, двоюродные братья и сестры. Вот мама Людмилы Петровны и отец: торжественные и смущенные, ставят подписи в загсе. Вот Людмила Петровна, точнее Людмилка- первоклашка, толстощекая, смешная, с большими бантами и косами. А вот кто-то в морском бушлате, значит, Владька не первый в их родне моряк. Жаль, не успела она у бабушки спросить, кто это, да и не интересовалась тогда выгоревшими карточками, а мама теперь вряд ли вспомнит.
Потом вытрясала половички, мыла окна, терла тряпкой крашеный дощатый пол, собирала бабушкины подзоры и кружевные салфетки, чтобы отнести домой в стирку. Пыли не было, откуда ей взяться, если дом стоял теперь на самой окраине, вплотную подступил лес, недаром и улица называлась Лесная, а рядом такие же брошенные дома, так что даже дым из печей экологию не нарушает. И вот что интересно: таких домов, как солдатовский, в селе было много, жизнь идет, молодые жить в дедовских домах не хотят. Что-то покупали дачники, сносили, перестраивали до неузнаваемости. Остальные ветшали, сдаваясь на милость времени и погодных перемен. А этот стоял крепко, как заговоренный. То ли оттого, что построил его на совесть Людмилин дед, то ли умирали те дома потому, что их не любили. А солдатовский дом жил, рассматривая уже третий век своими вовсе и не подслеповатыми окошками в потемневших резных наличниках.
На сей раз Людмила Петровна перешагнула порог дома с волнением. Дело ли она затеяла, согласившись на Сашкины уговоры? Примет ли дедовская изба чужих людей?
– Баба Нюра, ты как думаешь? – спросила у фотографии.
С дедом она никогда не разговаривала, потому что не знала его и помнить не могла. Он умер еще до войны. А у бабушки была любимой внучкой, младшенькой, последней.
Посмотрела – Анна Алексеевна улыбается вроде. К чему бы? И тут же села сама на лавку и давай смеяться. Отсмеявшись, достала телефон, стала сыну звонить:
– Саша, ты прав был насчет цивилизации-то! Мы с тобой, дураки, и в голову не взяли, что в доме электричества сто лет нет! Как же они без света и без телевизора будут?
– Мам, я им все говорил, они именно так и хотят, я тебе объяснял, а ты не дослушала. Они хотят свечки жечь и соловьев слушать. Соловьи ведь никуда не делись? Вот и хорошо. Воду станут с Талого Ключа брать, там ведь рядом. С ведром, зато без хлорки. Устали люди от цивилизации, пусть в Шишиме отдохнут. Наш сортир им будет экстримом покруче сафари. А сотовый зарядить – к тебе придут, если захотят. Не парься, мам!
Скептически усмехнувшись, она принялась за генеральную уборку. Распахнула ставни, в окна хлынул солнечный свет, и Людмила Петровна вместе с проснувшимся домом пришла в отличное расположение духа. Очень хорошо, хотят избалованные горожане в деревенскую жизнь поиграть – милости просим. Вот только с сортиром возникнут проблемы, потому что данное дощатое сооружение покосилось и рухнуло лет пятнадцать назад. Ничего, играть так играть, лес и кустики вон они, рядышком! Зато баня стоит, пол чуть прогнил, но можно настил сколотить. А может, и каменка жива, даже интересно.
Приехавшие через два дня Сашкины друзья оказались молодой супружеской парой. Их авантюрная затея имела вполне объяснимую подоплеку: Вероника писала кандидатскую по психологии, что-то связанное с неврозами и издержками цивилизации, а Сергей был художником и решил сопровождать супругу, желая совместить приятное с интересным, полезным и из ряда вон выходящим. Ну и, конечно, поработать на природе. Они влюбились в дом на улице Лесной с первого взгляда, их восхищало все: старинные сундуки и кровать с никелированными шарами и панцирной сеткой, кружевные салфетки на полочках и древний, темного дерева буфет, о бока которого многие поколения кошек точили когти, отчего там образовалась глубокая впадина. Они как чем-то совершенно необыкновенным любовались чайными чашками кузнецовского фарфора и гранеными стопками под водку, которые в этом самом буфете испокон века жили, подольской швейной машинкой на чугунной подставке и подшивкой журналов «Крестьянка» за семьдесят второй и семьдесят третий годы.
Совершенно растрогавшись от их восторгов, Людмила Петровна даже разрешила им исследовать содержимое чердака и взять оттуда все, что понравится. Сергей нашел там керосиновую лампу, позеленевший медный таз с ручками, старинные счеты с костяшками, старое, покрытое пятнами зеркало и множество других интереснейших, по его мнению, вещей, которые он целыми днями приводил в порядок, мыл, чистил и перебирал. Теперь по вечерам Людмила Петровна приходила к ребятам. Нет, она не сомневалась в сохранности бабушкиного добра. Оно тридцать лет стояло без присмотра. Просто Вероника и Сергей очень полюбили слушать ее рассказы о бабушке, об истории села, которое в сказах Бажова упоминается. Телевизора-то у них не было, а при свечах сказки слушать – самое милое дело!
– Места у нас и вправду сказочные, – чуть нараспев, ненавязчиво подражая уральскому говору, начинала она, как это делала бабушка. А уж Анна Петровна Солдатова была большой мастерицей рассказывать всякие сказки и даже с писателем Бажовым состояла в переписке. – Вот сразу за лесом – Студеный лог, а за ним – Азов-гора, владения Хозяйки Медной горы. А там, где у нас теперь школа стоит, пустырь был. Пустополье большое, у всех на виду, а не зарились. Нагорье, видишь. Огород тут разводить хлопотно – поту много, а толку мало. Ну, люди и сбегали. Всяк выбирал себе полегче да посподручнее. А раньше-то, сказывают, тут жилье было. Так трень-брень избушечка, на два оконца, передом напрочапилась, ровно собралась вперевертышки под гору скакать. Огородишко тоже, банешка. Однем словом, обзаведенье. Не от силы завидное, а на примете у людей было…
– Подождите, я записывать буду! У меня в сотовом диктофон! – не выдерживала научная душа Вероники. – Это же фольклор!
– Это не фольклор, это уже классика, – смеялась довольная Людмила Петровна. – Это Бажов написал, а я просто начало на память помню. Вот я вам дам, почитаете. И Мурашина тропка тоже у нас! И изба, откуда Ермак Тимофеевич родом, тоже тут, вон на улице Калинина, там лебеди на воротах. Утром сходите посмотрите.
Ну, допустим, насчет покорителя Ермака Тимофеевича она привирала, так ведь плох тот рассказчик, что не может хорошо соврать. Предание такое было, будто дом Кузнецовых с лебедями на воротах – тот самый, в сказе «Ермаковы лебеди» Бажовым описанный. А еще рассказывала про бабушку, хозяйку дома, смотревшую с портрета на гостей.
– Сосватали бабушку в шестнадцать лет, а она восемьсот девяносто девятого года рождения, стало быть, в пятнадцатом году. Жениха она не видела. Была из бедной семьи, работала в людях у купца Ежова. Ежов ее вроде как за дочь держал, даже подарил на свадьбу женский пробор с малахитом. И дорогу у церкви приказал красным сукном устлать. А жених-то – унтер, в мундире, собой красавец! – Взгляды всех троих обращались к портрету дедушки, и в пляшущем пламени свечей казалось, будто он молодецки подмигивает слушателям. – Вот деревенские-то и бают: Нюрка наша, мол, за царя выходит! Я маленькая была, все бабушку просила, расскажи, как ты за царя замуж выходила. Она расскажет, да и добавит – и ты, мол, Людмилка, беспременно выйдешь за царя: А я и верю…
– И вышли? – в голосе Вероники угадывалось желание продолжить сказку. – За царя?
– А как же! – усмехнулась Людмила Петровна, но невесело. – Моя фамилия по мужу как? Мумрикова. А знаете, что это означает?
– Нет! – хором воскликнули Вероника и Сергей, предвкушая очередной интересный рассказ.
– И я не знала, когда замуж выходила, – развеселилась Людмила Петровна. – А потом стала со своими учениками изучать уральские фамилии, и оказалось, что мумрик – это уменьшительное от «мумра», что означает домосед. Или же «мумря», но тут еще хуже, потому что «мумреем» звали зеваку и ротозея. А «мумрить» означает «вяло и долго жевать». Я доискалась даже, что один из предков мужа, Гавриил Тимофеевич Мумриков, родом был из Уфимского уезда, а ушел оттуда «от хлебной скудости» и жил по
