Женщины не было. Он чувствовал ломоту во всем теле, как после большой физической работы, но мысли в голове были ясными. Заскрипела тяжелая, по-старинному утепленная ватой дверь, и женщина вошла в дом. Рукава у нее были закатаны, руки мокрые, светлая прядь выбилась и упала вдоль лица. Она поставила большую железную лейку с прикрученной проволокой ручкой в угол. Она ходила поливать салат. Она сама выращивала для себя салат.
— Очнулся? — со смешком и грубоватой простотой спросила она его.
— Полетал?
— Полетал.
— Ну, видел?
— Видел.
— А понял? — с насмешкой спросила она.
— Понял, — сказал он.
— Ну, если понял, иди. Тебя уже ждут.
Он встал и на неуверенных после долгого пребывания в небе ногах прошел по щелястым доскам к двери, потянул ее и, щурясь от яркого солнечного света, вышел на улицу. На грядке в маленьком огороде перед избой росли салат и укроп. Земля вокруг зелени были темной от только что пролитой влаги. Пес спал у будки, положив крупную голову на большие, сильные лапы, и даже не поднял головы. Тяжелая цепь мирно лежала рядом с ним. За огородиком, в ста метрах от дома, на ровном лугу, который он пересек несколько часов или несколько дней назад, стоял бело-голубой вертолет с открытыми дверцами кабины. В кабине сидели летчики в шлемофонах. Из кустарника на краю луга глядели в подслеповатые окна избы снайперские винтовки и даже один гранатомет его личной охраны. Откуда-то сбоку вдруг возник человек в странном для этих мест итальянском костюме стоимостью три тысячи евро и в остроносых сияющих туфлях из мягкой черной кожи. Галстук у человека был красно-сине-белых государственных цветов, а в его узел была воткнута булавка со скромным брильянтом. Лицо его было знакомо бывшему президенту и при этом незнакомо — лицо влиятельного деятеля, лоббиста интересов, представителя клана, министра на службе народа, опытного интригана, человека власти, живущего в большом особняке в элитном поселке с охраной и видом на озеро. Таких вокруг него прежде всегда были тысяча и еще тысяча. И он не мог запомнить их всех, да это и не надо было, потому что все они были одно и хотели одного и действовали с утомлявшим его однообразием корысти и хитрости.
— Владимир Владимирович, здравствуйте! — сказал человек, пристраиваясь сбоку и стараясь идти с ним в ногу. Они медленно шли вдвоем по мягкой земле и высокой траве. В жарком солнечном сиропе кружили бабочки-лимонницы и гудели пчелы. — Ваш самолет уже ждет вас в аэропорту. Нам до аэропорта час с лишним лету… Как вы отдохнули?
— Отлично, — с прежней бодрой решительностью и легкой иронией в голосе, тоже прежней, отвечал президент. — Как там в Москве?
— Госдума час назад приняла решение признать все произошедшее этим летом непроисходившим. Эти дни вычеркиваются из отечественной истории как бессмысленные. В учебниках о них ничего не будет. Возвращаемся к основам, так сказать. Без смерти нельзя.
Человек то ли хмыкнул, то ли хихикнул, очень довольный.
— Ильича похоронили?
— Положили в Мавзолей. Лежит как миленький.
— Смерть вернулась? — спросил президент с вновь появившейся на его лице уверенной усмешкой, в которой теперь снова был затаенный, невысказываемый в словах, тайный или не очень тайный цинизм человека власти, который всему знает цену. Он спросил это своим прежним голосом цезаря и победителя, который привычно помнит элементарный рецепт власти. Надо быть силой. Надо знать дзюдо. И он был теперь снова сильным и снова знал все это политическое дзюдо. Он шел по алтайскому лугу своей прежней покачивающейся походкой, кокетливо поигрывая плечами, снова нагловато и щегольски уверенный в себе.
— Вернулась, Владимир Владимирович, вернулась! — быстро и отчего-то радостно отвечал человек с лицом как у всех сытых, богатых и властных людей. Почему-то возвращение смерти в человеческую жизнь было ему радостно и приятно. И президенту, уже не бывшему, а настоящему, это тоже было приятно. Со смертью возвращалось все прежнее, к чему они оба так хорошо и удобно привыкли: большие кабинеты, большие машины, вся эта удобная жизнь над страной, поверх страны, распоряжаясь страной, а также крепкая, необходимая для правильного хода дел стабильность. Без стабильности никуда. Они, понимая друг друга, переглянулись и дружно, коротко хохотнули.
Несколько людей из службы Затрапезникова уже шагали вокруг них, зоркими глазами обшаривая просторный луг, тихий глубокий лес, заросшие травой канавы, одинокий клен с крупными листьями на косогоре и синее небо без единого облачка. Кроме спящего за спиной пса, вокруг, сколько хватало глаз, не было ни единого живого существа, но охранники все равно ждали нападения на своего самого главного из всех випов випа. Они шли с напряженными лицами, готовые к немедленному прыжку на вышедшего из леса собирателя ягод с корзинкой или путника с клюкой, ощущая тяжесть оружия под пиджаками, контролируя зону справа и зону слева и обмениваясь короткими репликами, произносимыми в крохотные микрофоны, зашитые в углы воротничков, и слышными в наушники, вставленные на проводках в ушные раковины. Пес за их спинами наконец поднял голову и, раздирая большую пасть с розовым языком, сладко зевнул. С утра он зарыл в грядку с салатом косточку и теперь наслаждался жизнью. Женщина вышла на крыльцо и, приложив руку козырьком к глазам, смотрела гостю вслед. По выражению его спины она поняла, что он получил, что хотел. Ну, дай Бог тебе, странник.
