— Ну, выкладывай, — сказал отец. Он отодвинул в сторону учебники и даже зачем-то смахнул какие- то крошки со стола.
— Ты знаешь, как милиционеров зовут? — спросил я.
— Как?
— «Мусорами».
— А кто зовет? — спросил он и, прищурившись, посмотрел на меня.
— Зовут.
— Нет, кто, кто зовет? — переспросил он настойчиво.
— Ну, разные…
Он встал и вышел из-за стола.
— Нет, не «разные», а дрянь всякая. Вот они-то именно мусор и есть. А где ты слышал?
— Да так…
— Так? Паршиво все это, Сенька. Погано. Так в чем дело-то?
— Пап, а у тебя револьвер есть? — спросил я.
— Пистолет, — сказал он, — только мы его после дежурства сдаем. А что?
— Ничего. Гвозди бы делать из этих людей… — сказал я почему-то.
— А дальше?
— Крепче бы не было в мире гвоздей.
— Хорошо сочинил.
— Это не я. Поэт один. Тихонов.
— А-а. Ну, все равно хорошо. Есть такие люди. Так что все-таки стряслось?
— Ничего не стряслось, — сказал я. Я уже и сам был не рад — зачем этот разговор затеял.
— А зачем ты… чайник поставил?
— Помнишь, ты меня о Веньке Балашове спрашивал?
— Ну.
— Зачем спрашивал?
— Теперь уж неважно.
Обиделся, наверно, на меня, что я тогда ему не ответил. Ну, ладно, все-таки спрошу.
— Зачем он тебе тогда понадобился?
— А что с ним? — переспросил он, глядя на меня очень внимательно.
— Д-да я… не знаю, — промямлил я.
— Ну, раз не знаешь — не о чем и говорить, — сказал он.
«Темнит батя что-то, — подумал я. — А впрочем, я-то тоже… А может, они уже знают о том черном? Это было бы здорово!»
— Чуть не забыл, — сказал я, — тебя капитан Воробьев просил в 20.00 в отдел зайти.
— Так, — сказал отец и снова сел за стол, — так.
Даже и не спросил, где я капитана видел.
— У тебя все, что ли? — спросил он.
— Все! — сказал я.
— Ну, тогда я позанимаюсь еще немного.
Он придвинул к себе учебники и уставился в них, но я видел, что он не читает, а сидит так — думает.
Я вышел на кухню. Мама задумчиво смотрела на чайник. Он еще и не думал кипеть.
— Сказал бы, что с отцом поговорить надо, — немного обиженно сказала она, — а то «чайник»!..
— Не сердись, мама, — сказал я и поцеловал ее в щеку.
Она засмеялась, но как-то вроде грустно.
— Чудны?е вы, мужики. Секреты какие-то. Что я вам, чужая? И так почти все время одна.
— Ну, что ты, мам, — сказал я, и у меня почему-то защипало в носу. — Давай с тобой в кино пойдем. А? Вот сейчас и пойдем.
Она очень удивилась, но и обрадовалась, кажется. А я, подлец, тут же подумал: чего это я вдруг про кино ляпнул? Вдруг согласится, а у меня еще всяких дел невпроворот. Но она, конечно, отказалась.
— Ну, что ты, Сеня?! Спасибо, но куда же я? Неудобно. Поля скоро придет.
— Да что с ней сделается, с твоей Полей, — сказал я сердито.
— Зачем ты так? — сказала мама с упреком. — Вот и папа тоже… Чем она вам не угодила?
Не хотелось мне ее еще больше расстраивать, а то бы я сказал, что слышал, о чем ей тетка ночью говорила.
— Да нет, мам, она… добрая.
— Верно, верно, — обрадовалась мама, — она очень добрая.
Тут закипел чайник.
— Кипит, — сказала мама, встрепенувшись, — а зачем он мне?
— Тетка с ребятами придет, — сказал я, — а чайник готов. Она чаек любит.
Мама засмеялась.
— Ишь хитрющий, — сказала она. — Ну, иди уж. Вижу — торопишься.
Я опять чмокнул ее в щеку и пошел к дяде Саше, не очень, впрочем, надеясь, что он дома. Но он был дома и, засучив рукава, наводил в своей комнате порядок.
— А, Семен, вот кстати, — сказал он. — Давай-ка помогай, а то я один не управлюсь. — Он посмотрел на часы и присвистнул. — Определенно не управлюсь.
— Улетаете? — спросил я.
Он всегда делал генеральную уборку, перед тем как улететь куда-нибудь надолго.
— Нет, дружище, на этот раз не улетаю, — сказал он и заулыбался во весь рот. — Как ты думаешь, сумеем мы этот шкаф передвинуть вот так, чтобы встало сюда… Чтобы встало трюмо?!
— Трюмо? — удивился я.
— Ага. Женщины, понимаешь ли, не могут без трюмо.
— Женщины?
— Ага. Женщина. Чудесная женщина. Прекрасная женщина.
Я ничего не понимал.
И в это время открылась дверь и вошла она, та самая — ее фотографию мне дядя Саша показывал. Она была в халатике и с полотенцем через плечо — только что из ванной. Вот так! А я даже и не заметил, когда она тут появилась.
— Кого это ты нахваливаешь? — спросила она сердито. — Кто это чудесная и прекрасная?
— Действительно, кто это? — спросил летчик. — Ты, Семен, случайно не знаешь?
Они засмеялись. И тут она посмотрела на меня и спросила:
— Это, наверно, Сеня?
— Он самый, — сказал летчик, — боевой парень. — Он подмигнул, и я не понял: то ли он всерьез говорит, то ли смеется.
Пока я думал, обижаться или нет, женщина подошла ко мне совсем близко и я увидел, что она действительно очень красивая, даже лучше, чем на фотографии. Вот так. Значит, теперь уж к дяде Саше так запросто не заскочишь. Теперь он не один. Ну, что ж, на то и взрослые, чтобы жениться. И сам не знаю почему, я вдруг вздохнул. А женщина эта, улыбаясь, протянула мне руку.
— Ну, давай познакомимся. Я очень много о тебе слышала.
— Я тоже, — вежливо сказал я.
— Вот как? — удивилась она и засмеялась, а дядя Саша погрозил мне кулаком.
— Меня зовут Галя, — сказала она.
Я пожал ей руку и спросил:
— А отчество ваше как?
— Просто Галя, — она опять засмеялась, — ну, тетя Галя.
