Психолингвистика

сыре в русском понимании, предполагающем прежде всего твердый сыр, а о том его виде, который у нас называется словом брынза.

Действительно, в болгарской культуре брынза занимает совсем не то место, которое в русской культуре занимает сыр, а, скорее, то место, которое у нас занимает картошка или блюдо типа щей, поскольку наряду с хлебом принадлежит к основным продуктам питания.

Англ, cheese приносит свои сюрпризы — ассоциируется с крекерами, мышами и хлебом. Любопытны ответы французов: на слово fromage — самые частые ответы — blanc, gruyere и camember. В соответствии с традициями своей культуры для французов, как можно заключить из этих данных, существует не вообще 'сыр', а прежде всего сорта сыра.

Интерпретацию ответов носителей немецкого языка предоставляю читателю: здесь самые частые ассоциации — это Butter (масло), Brot (хлеб) и Milch (молоко).

Обычно, если предъявленные слова–стимулы достаточно часты, то стандартные для данной культурной страты ответы скорее преобладают. В этой своей части результаты любого АЭ хорошо воспроизводимы: если его повторить в аналогичной группе лиц, то результаты будут близкими.

В психолингвистике внимание исследователей направлено на изучение массовидных, а не индивидуальных ответов–ассоциатов. 'Ассоциативные нормы' и ассоциативные словари и служат тому примером. 'Нормы' составляются на основе массовых обследований и называются так именно потому, что фиксируют ожидаемые в данной культуре и типичные для нее (и обслуживающего эту культуру языка) ответы.

'Ассоциативные нормы' обычно используются психологами и психиатрами для оценки того, в какой мере ассоциативные ответы того или иного индивида или группы индивидов похожи или отличны от 'среднеожидаемого'.

Ассоциативные словари по структуре не отличаются от 'норм', но они не претендуют на прогнозирование ответов, а скорее отражают ситуацию на период обследования.

Например, ассоциативные словари детей разных возрастов наглядно показывают, как меняется тип ассоциаций и как увеличивается их разнообразие. Известно, в частности, что в более раннем возрасте у детей преобладают так называемые синтагматические ассоциации: на стимул лампа ребенок ответит горит, на стимул стул– сижу и т. п. Ребенок как бы вспоминает кусочки известных ему фраз. С возрастом увеличивается число парадигматических ассоциаций вида лампа–свет, стул– стол.

В среднем же обычно отмечаются следующие типы ассоциативных связей:

• 1) смысловая близость, где в пределе ассоциативным ответом является слово–синоним: большой–огромный, хотеть–желать, плавать — купаться, талант — способности, ровный– гладкий;

• 2) смысловая противопоставленность, где в пределе слово–антоним: белый–черный, лежать–сидеть, бежать–стоять, день–ночь, гладкий–шершавый, свой–чужой;

• 3) созвучность, рифма по типу кино–вино, цвет–свет, густой–пустой;

• 4) отношения 'выше–ниже' по типу фрукт–яблоко, груша; металл — сталь;

• 5) отношения 'часть–целое' и 'целое–часть' по типу дом–комната, день–час, ночь–сутки, корень–дерево, стебель–растение.

Ассоциации могут сказать нам очень многое о тех неосознаваемых структурах, в которых мы мыслим окружающий нас мир. В следующем разделе я расскажу о том, сколь многое можно увидеть 'сквозь призму слова'.

2. СЛОВЕСНЫЕ АССОЦИАЦИИ КАК СРЕДСТВО ОПИСАНИЯ СОЦИАЛЬНЫХ ФЕНОМЕНОВ

Кажется довольно очевидным, что то, как мы говорим, определенным образом отражает наш внутренний мир. О многих аспектах личности можно судить по речи. Так, человек образованный и хорошо воспитанный может понимать блатной жаргон, но он или не будет пользоваться им, или при необходимости будет делать это с большой осторожностью. И хотя в неофициальной речи мы говорим достаточно спонтанно, едва ли такой человек будет употреблять слова наподобие водила, западло, стремный. На них наложен подсознательный запрет.

Вообще же любые личностные характеристики и установки имеют наблюдаемые поведенческие корреляты. Например, если я уважаю собеседника, я соответствующим образом строю диалог, признаю право другого на несогласие. Если я в ребенке вижу человека, то я не стану его порицать и тем более — наказывать, не выслушав.

Установки непосредственно наблюдать нельзя, как нельзя, например, наблюдать и характер. Но можно наблюдать поведенческие корреляты того и другого. Конечно, характер наблюдать проще — если человек вспыльчив, или, напротив, ровен, то несложно создать экспериментальную ситуацию, где эти черты неизбежно будут систематически проявляться.

Но и более глубинные характеристики личности тоже можно изучать в той мере, в которой они так или иначе проявляются в наблюдаемом поведении. Именно этот подход лежит в основе общепринятых методов изучения установок и ценностей путем опросов и анкет. Правда, если мы прибегаем к вопросникам или анкетам, то тем самым обращаемся именно к осознанному. Значит, и ответы в этих случаях сильно зависят от того, как информант понимает то, о чем его спрашивают. Немаловажную роль играет и контекст, в котором те или иные вопросы предъявляются.

Именно поэтому профессионал не будет спрашивать информанта, уважает ли он своих родителей. Или готов ли он/она оказать помощь другу, попавшему в беду.

А теперь представьте себе, что в ассоциативном эксперименте на слово–стимул отец систематически появляются ответы водка, грубый, скандалы. Такой путь выяснения отношения к отцу, т. е. путь, исключающий самоцензуру в наибольшей степени, мог бы дать интересные результаты.

Собственно, именно этим путем некогда и шел Юнг, так что ничего нового я не предлагаю. Впрочем, применение уже известного метода к новому материалу неизбежно ставит перед исследователем новые задачи.

С учетом сказанного я попыталась осмыслить скрытые установки моих информантов и структуру их ценностей через их ассоциации.

Метод сводился к следующему. Вместо того чтобы спрашивать ии. о том, как они относятся к армии, парламенту, президенту; что они думают об идеале, счастье, свободе, им предлагалось называть по три слова, которые без размышлений приходят в голову в связи со словами армия, парламент, идеал и т. п.

Обширные эксперименты с участием сотен информантов (стимулы подбирались с учетом различий в социокультурных реалиях) были проведены в Москве и в Польше (в Варшаве и Торуни).

Моими информантами были: в Москве — школьники старших классов, в Польше — сопоставимые с ними по возрасту лицеисты, а также студенты–первокурсники. Во всех случаях я стремилась понять, в какой мере для моих ии. осмысленны или, напротив, пусты слова, обозначающие ценностно нагруженные понятия — такие, как 'патриотизм', 'власть' или 'Родина', с одной стороны, и такие, как 'Бог', 'добро', 'семья' — с другой.

Меня тем самым интересовали две важнейшие сферы, определяющие социализацию и самоидентификацию молодого человека:

сфера 'я и общество' и сфера 'я и мои ближние, мой внутренний мир'. И в самом деле, необязательно