Он прошлепал в другой конец кухни, чтобы налить себе еще кофе, потом открыл холодильник и достал молоко. На нем были те же черные джинсы «Левис», что и вчера вечером. Именно те же самые. В утреннем свете, усиленном свечением лампочки в холодильнике, он смотрелся потрясающе. Тем не менее Джульет, которая считала, что проявила подлинный такт и сознательность зрелого человека, не разбудив его в два часа ночи, пришлось сделать над собой усилие, чтобы не запустить в него газетой.
Вместо этого она, призвав все свое терпение, начала объяснять все заново.
— Хорошо, вот что я поняла прошедшей ночью. Гарриет Вильсон была женщиной с принципами — скажем, честной проституткой — до тех пор, пока не встретила Уильяма Рочфорта. Она спала с мужчинами за деньги, но никому не рассказывала их секреты. Любовь к Рочфорту все изменила. Ради него, для того чтобы содержать его, Гарриет превратилась в шантажистку. И я думаю, Том Гидди тоже сделался убийцей ради Синди, ради того, чтобы содержать ее. Теперь взгляни снова на стихотворение.
Когда Мюррей снова сел за стол, она положила перед ним листок.
— «И чашку ты вертишь напрасно, зря», — прочитала она вслух, показывая пальцем на эту строчку. — Кто так делает? Вспомни поминки после панихиды по Аде. Попробуй представить себе Тома Гидди. Он именно этим все время и занимался — вертел в руках чашку, время от времени отпивая кофе. У него привычка такая. Стихотворение о Томе. И…
— Извини, ты заметила, как Том вертит чашку? Только за этим и следила?
— Это манера поведения, — вскипела Джульет. — Я романист. Я коллекционирую разные манеры.
Не упомянув о том, что она к тому же позаимствовала имена супругов Гидди для своего романа, продолжила объяснение:
— Обрати внимание, Ада пишет, что он хороший человек, «но мучается зря». Она имела в виду, что он теряет Синди, и сама сказала мне об этом в первую нашу встречу. Но он человек не плохой. Хороший! Видишь второй стих? Он начинает с того, что напоминает ей о том, что она не бессмертна: «Живое — суть трава». Потом говорит, как много она может сделать до того, как умрет, сколько рабочих мест создаст строительство «Уилдернессланд» в районе, который отчаянно в этом нуждается. Наконец теряет терпение и кричит: «Даю шестьсот кусков, а сколько хочешь ты?» Но она хочет иметь лишь то, что уже имеет. Вот в чем их проблема. И здесь же, в самом конце, есть нечто странное, то, что никак не доходило до моего сознания. Взгляни на последние два стиха. Видишь, это вилланель — это очень специфическая форма. Вилланель состоит из пяти трехстиший и одного четверостишия. Во всех имеется по две одинаковые рифмы. Первый стих поэмы — считай его первым рефреном — повторяется в конце второго трехстишия, третий стих поэмы — считай его вторым рефреном — повторяется в конце третьего трехстишия. Потом первый рефрен снова появляется в качестве конца четвертого трехстишия. А пятое трехстишие заканчивается вторым рефреном. Они лежат пластами.
Но вот в чем загвоздка. Последнее четверостишие должно было бы закрываться обоими рефренами, повторенными в порядке, в котором они стоят, — первый, второй. Конец.
Стихотворение должно заканчиваться утверждением автора, что земля принадлежит ей. Последние два стиха должны быть такими: «И чашку вертишь ты напрасно, зря. Тут все мое — это отцовская земля». Но Ада поменяла их местами. Ее посетитель продолжает вертеть чашку и размышлять. Он не сдает своих позиций. Он размышляет над следующим ходом. Он скажет последнее слово, а не она.
Мюррей отпил своего собственного кофе.
— И это значит?..
— Ну, звучит зловеще, не так ли? Ада понимала, что их спор не кончен. В противном случае это могло бы быть произведение о том, как один человек с успехом противостоял требованию перемен. Вместо этого мы имеем дело с поэмой о двух людях, которые не могут сойтись во взглядах.
— Объясни мне точно, каким образом Том Гидди осуществил это убийство? — проворчал Мюррей.
Джульет какое-то время пребывала в нерешительности. У нее пока не было ответа. Пока у нее было лишь то, что Э.М. Фостер назвал бы «заявлением», то есть рассказом о событиях в их временн
— Хорошо, попробуй уяснить себе следующее, — начала она. — Из того, что нам рассказала Каролина Вэлш, мы знаем, что Синди Лэнг была девочкой, любившей деньги. Прежде чем они поженились, Том Синди, надо полагать, смотрел на нее как на входной билет в более обширный и лучший мир. Он был старше ее, его уважали, у него была солидная работа и перспектива возглавить в дальнейшем дело своего босса. И у него была красивая женщина, на которую можно было опереться. В дополнение ко всему его родители владели недвижимостью — большим (в двести акров) земельным наделом, который Том однажды должен был унаследовать. Но время течет, с деньгами туго, а босс Тома меняет свое решение. Том все еще остается автомехаником. Потом его родители умирают, они с Синди наследуют недвижимость. Но никак не могут ее продать. Том начинает лысеть, а Синди прикипела к Эспивиллу. Она начинает изменять ему направо и налево. Он знает об этом — все рушится. Но он до сих пор ее обожает. Это буквально бросается в глаза, так ведь? — спросила Джульет.
— Мм…
— Так как же ему удержать ее?
Она возбужденно подалась вперед.
— Понимаешь, это очень напоминает отношения между Гарриет Вильсон и Рочфортом. Только мужчина и женщина поменялись местами. Том — честный парень, отчаянно влюбленный в женщину, которая в него не влюблена, в женщину со слишком большими запросами, изощренными вкусами, удовлетворение которых требует больших денег, и полным отсутствием морали, когда речь идет о получении того, что ей хочется. Как удержать такую женщину? Сделаться моложе он не может, не может стать другим человеком. И вдруг появляется возможность разбогатеть. Если только Ада согласится. А если у Тома Гидди появятся деньги, которые можно тратить, Синди скорее всего его не покинет. Только Ада не хочет идти навстречу. Она любит свою землю и собирается оставить ее «Свободной земле». Она только что внесла соответствующие изменения в завещание. При всех любовниках и мужьях, которые у нее были в жизни, Ада все еще считает своей самой большой любовью Фредерика Асквита, который, как она полагает, умер от промышленного загрязнения окружающей среды. Тогда Том начинает думать (а может, это Синди заставляет его начать думать)… Ты когда-нибудь читал «Игрока» Достоевского? — прервала Джульет повествование.
— Да, читал. Мне нравится Достоевский.
— В самом деле? — Джульет улыбнулась, не скрывая радости. Этот восхитительный факт даже заставил ее на время забыть об убийстве. — Мне тоже. Особенно… Нет, об этом лучше как-нибудь в другой раз. Я хочу сказать, что в «Игроке» героиня, роковая женщина Полина, спрашивает человека, от лица которого ведется рассказ, способен ли он ради нее на убийство. Она дразнит его. Она знает, что он влюблен в нее до безумия, и ей нравится забавляться с ним таким образом. Она настоящая стерва, Синди — тоже. Возможно, именно она подбила Тома убить Аду. А может быть, это Том сказал сам себе: «Ада — старая женщина. Она стоит на краю могилы. Ну и что, если я подтолкну ее туда несколькими месяцами раньше?» Он решил взять на себя самую скучную обязанность, подобную сокращению текста книги. Его заинтересованность в смерти Ады больше, чем интерес Ады к жизни. И до его сознания дошло — любому обитателю Эспивилла такое могло прийти на ум, — если бы наследство получила Клаудиа Лансфорд, то сразу же продала бы по сходной цене. Он даже не…
— Минуточку, ей ведь никогда не светило стать наследницей.
— Да, но кто знал об этом? Берт Нильсен и, возможно, сами Лансфорды. Любой посторонний человек рассудил бы, что наследство достанется племяннице…
— Нет, подожди. Десять секунд назад ты сказала, что все знали: если бы Клаудиа Лансфорд унаследовала ферму, то сразу же отделалась бы от нее. Всем было известно о существовании давнишней вражды.
— Но у Ады не было других наследников, так что, кому же еще ей было завещать землю? — задала
