обескуражила его.
Он очень любил ее улыбку. Одной из самых лучших сторон их интимных отношений было то, как они вместе смеялись над шутками друг друга, которые могли бы показаться весьма странными посторонним людям. Наверное, они были настроены на одну и ту же длину волны какого-то неведомого биополя, кто знает?
Холли поднялась, подошла к ним, храбро улыбнулась Джен и опустилась на колени, взяв Бада за руку.
– Как ты чувствуешь себя, старый полицейский? – спросила она.
– Холли, я очень старался. Я просто не смог спасти его. Они взяли нас тепленькими.
– Все в порядке, Бад.
Она встала, обняла Джен, потом Джеффа и вернулась на свое место.
Баду часто приходилось бывать на подобных похоронах. Он знал все детали и подробности ритуала. Одни похороны от других отличались мельчайшими, несущественными отклонениями от заведенного распорядка сурового обряда. В почетном карауле стояли по одному человеку от Оклахомы, Арканзаса, Техаса, Нью-Мексико, Колорадо и Миссури. Караул на руках перенес гроб с лафета на катафалк. Рядом с процессией шагал только один человек, хотя по обряду положено двое. Гроб был тяжелым, но все гробы тяжелы, таково уж их свойство: мертвый груз, и более ничего. Развертывание флага прошло довольно неуклюже, так как команду, выполнявшую эту процедуру, составили только сегодня, но в конце концов люди справились и свернули флаг треугольником, так чтобы были видны только звезды. После этого старший по команде, подойдя к Холли, отсалютовал ей.
На расстоянии двадцати метров стояла огневая команда из семи человек. Они дали три залпа – всего двадцать один выстрел. Залпы, как всегда, были нестройными. На открытом пространстве выстрелы прозвучали довольно жидко.
Самым худшим моментом похорон всегда был траурный музыкальный сигнал. Не имело, правда, значения, хорош или плох трубач, верно ли он соблюдал мелодию и такт; это было не самое главное, намного важнее боль и скорбь, заключавшиеся в самой музыке, оплакивавшей преждевременно умершего человека, который иногда весьма смутно понимал, за что он идет на смерть; его гибель также смутно воспринималась теми людьми, ради которых он ушел из жизни. Это было больнее всего. Бад еле сдерживал слезы, чувствуя, как у него в голове вновь разливается пугающая чернота. Он снова увидел перед собой волосы Теда, взметнувшиеся от выстрела, когда пуля вошла ему в голову. Он снова увидел, как выпрямился Ламар, в глазах его была пустота, словно он выполнил работу плотника или каменотеса.
Никто не говорил никаких речей. Прозвучала лишь молитва капеллана. Все закончилось очень быстро. Холли подхватили под руки и увели с кладбища. Приехавшие со всех концов Америки полицейские потянулись к своим машинам.
– Все хорошо, Бад? – поинтересовалась Джен. – Может, ты хочешь немного задержаться?
– Нет, давай быстрее уйдем отсюда.Через четыре дня Бада выписали из госпиталя. Он лежал дома, наслаждаясь свалившейся на него свободой. Но через некоторое время его вновь, как плотное одеяло, окутал густой черный туман безысходности и отчаяния. Кто-то предупреждал его об этом: такое скотское состояние называется постстрессовым синдромом, и это придется пережить – чувство собственной бесполезности и незадачливости, перемалывающую кости усталость и отчаяние. Значит, все в порядке, просто он сполна получил этот проклятый синдром. Ничего, переживем и это.
Он прогнал от себя Джен, и она спала теперь одна в гостиной. Она никогда не видела его плачущим; никто и никогда не видел его слез, и будь он проклят, если еще когда-нибудь заплачет. Но была одна-единственная ночь, когда он плакал в подушку; была и другая ночь, когда он заперся в туалете и его сильно рвало, настолько муторно было у него на душе. Дважды в день к нему приходил врач. Навестил его и полковник Супенский. Они долго беседовали с ним по душам. Приходили следователи из дорожной полиции и из отдела убийств Департамента шерифа округа Мюррей. Наведались к нему люди и из прокуратуры округа. Бад рассказал им все, кроме того, разумеется, что его вот-вот снова поймает в свои сети Джен. Гости расспрашивали его обо всем с невыносимой дотошностью: откуда, когда и сколько раз стреляли, как они попали в невыгодное положение, что да как, – словом, это была тягомотина, похожая на бесчисленное повторение в замедленном темпе эпизода футбольного матча. Будет ли Бад выступать со свидетельством перед большим жюри, чтобы оно могло предъявить обоснованное обвинение Ламару? А как же иначе? Конечно, он выступит!
Он старался не вспоминать о Холли, но она являлась ему по ночам в его кошмарных сновидениях: вспышки выстрелов чередовались с ощущением мягкости ее шелковистой кожи; огонь пороха, горевшего на затылке Теда, сменялся упругостью ее груди; ухмылка Ламара, вскинувшего ружье, уступала место гладким бедрам Холли. Одно наплывало на другое: вспышки, взрывы, оранжевые всполохи, боль и экстаз – все это громоздилось друг на друга в его сознании. Бад просто с ума сходил от желания позвонить ей и не мог это сделать.
На четвертый день наступило время подняться наконец с постели. Он заставил себя встать, надел свои любимые синие джинсы, накрахмаленную белую рубашку с остроконечным воротничком, обулся в добротные ботинки «Тони Лама» – коричневые с черной подошвой, и надел галстук, украшенный изображением лошадиной головы. Потом он достал свой командирский кольт, вставил в него обойму с восемью патронами, положил пистолет в кобуру и прицепил ее к поясу. Сверху он накинул спортивную куртку.
Испытывая поначалу головокружение, он заковылял вниз по лестнице. Но уже через минуту овладел собой и справился с головокружением.
– Джен, я ненадолго отлучусь. Потом заскочу в госпиталь. Вернусь засветло.
Выйдя из кухни, она встретила его у входной двери. Лицо бледное, с сероватым оттенком, выражение отчужденное и, как всегда, бесстрастное, только в глазах горел огонек любопытства.
– Ты же еле ходишь. Подумай, что ты делаешь, мистер!
– Я должен поблагодарить этого фермера.
– Напиши ему письмо или позвони. Телефон именно для этого и изобрели.
– Если бы не смекалка этого старика, то лежать бы мне в могиле, а тебе, между прочим, сейчас носили бы поесть сердобольные соседи.
– Пошли ему открытку. Бад, в тебе все еще полно стали. Вдруг одна из дробинок сдвинется с места и опять начнется кровотечение? Ты же можешь до смерти истечь кровью!
– Если бы мне было суждено умереть от кровотечения, то я бы сделал это, когда во мне были тысячи стальных дробинок, а не теперь, когда их почти нет. Я собираюсь спокойно проехаться в джипе по деревенским дорогам.
– Ты взял с собой пистолет?
– Да, командирский кольт.
– Хорошо. Я не хочу, чтобы ты выходил безоружным на улицу.
– Это оружие последнее время отказывается мне служить, – проворчал он. – Но теория твоя выглядит многообещающе.
Бад подошел к машине, открыл дверцу, сел за руль, вставил ключ в гнездо зажигания и, прежде чем повернуть ключ, задумался: неужели всю жизнь будет контролироваться каждый его шаг? И этому не будет конца?
Он выехал на дорогу, набирая скорость, взметнул задними колесами мелкий гравий и через несколько секунд влился в поток машин на шоссе, пристроившись за огромным цементовозом.
Бад ровно держался на четвертой скорости. Рука твердо сжимала рычаг переключения скоростей, ноги привычно ощущали педали газа и тормоза. Машина слушалась каждого его движения. Все-таки он очень любил эту свою безотказную машину. Кажется, это единственное, что он по- настоящему любил в своей жизни.
Правда, Бад не сразу поехал к Степфордам. Сам не осознавая своих действий, он остановился у придорожного магазинчика, зашел внутрь и направился к телефону- автомату. Бросил в щель монету и набрал номер. Как в тот раз, напротив закусочной, так же буднично и просто.
Через некоторое время она сняла трубку.
– Привет, – сказал он.
– Слава богу, ты наконец позвонил, – прошептала Холли. – Бад, я не могу сейчас говорить. У меня священник. Он воображает, что может мне помочь. Боже мой, мне можешь помочь только ты.
– Я все время был дома и поэтому не смог позвонить раньше. Однако пора что-то предпринять. Мы сможем встретиться в Эльджине, у закусочной, кажется, Ральфа, скажем, в два часа?
– В два часа я буду на месте.
Бад повесил трубку и вернулся в машину. Поездка к Степфордам прошла без происшествий. По дороге он проезжал мимо той самой закусочной, где официантка обратила его внимание на подозрительное отсутствие Степфорда. Почему они тогда не ударили в колокола?
Причина проста. Дело полицейского стучать в двери. За время своей службы полицейский стучит в тысячи дверей. А тысяча полицейских стучит в сотни тысяч дверей за двадцать лет, пока один из них не наткнется на Ламара Пая, который поджидает его у окна с полуавтоматическим ружьем, чтобы застрелить и сбежать. Но что такое Ламар Пай для большинства людей? Любопытное происшествие вроде дорожно-транспортного. Это случается с другими людьми и приятно разнообразит жизнь. Поэтому нечего беспокоиться. Иди, коп, стучи в дверь, такая у тебя работа.
Бад подъехал к почтовому ящику и свернул на дорогу, ведущую к ферме. Те же дубы по обочине дороги, те же только что убранные поля пшеницы, приближающийся дом все с теми же белыми дощатыми стенами – видно, что к дому каждые лет десять пристраивают по одной комнате, – та же веранда, те же стойла, тот же навоз и то же сено. Все выглядело в точности как тогда. Только теперь двор был изрыт следами побывавших здесь многочисленных машин: полиции, пожарных,
