— Хочешь сказать, что твоя мама тоже стриптизерша?
— У мамы были самые красивые ноги в мире. Она играла в мюзикле в заштатном местном театрике, а потом отправилась покорять Бродвей. Отец был хореографом, они встретились во время подготовки шоу и влюбились друг в друга без памяти.
— Однако, Гвендолин Снайдерсон!
Она лишь улыбнулась.
— Итак, к шуму толпы и прокуренным залам ты привыкла с детства, — подытожил Феликс, доставая карту. — И вполне естественно, что ты сделала танцы своей профессией… Скажи, ты тоже выступала на Бродвее?
— Нет. Меня никогда не хватало на монотонную ежедневную работу. Я не признавала и не признаю жизни по режиму, потому всегда отказывалась ездить в летние лагеря. — Гвендолин чуть застенчиво улыбнулась. — Тетя Матильда как-то сказала, что из меня выйдет отличная стриптизерша. Но сейчас этой профессии не учат… не то, что в двадцатые годы.
— Значит, Ричард не рискнул привести домой восточную танцовщицу?
Почему он опять спрашивает о Ричарде? — подумала Гвендолин и ответила:
— Восточную танцовщицу, гориллу и прочих карнавальных персонажей. Меня его реакция не удивляет. Многие мужчины с положением не пожелают иметь жену, расхаживающую в костюме Кинг-Конга. А чем занималась твоя несостоявшаяся невеста?
Феликс задумался.
— Последняя по счету была частной сиделкой, если мне не изменяет память. Но она занималась и благотворительностью! Состояние у нее огромное, времени много, хотя… хотя и забот хватало. Она владела банком. Инвестиции, игра на бирже. Интересная девушка, с такой не соскучишься.
Гвендолин натянуто улыбнулась.
— Ну что же, вполне достойная профессия. Не одобряю твою разборчивость.
— Достоинство сидит напротив меня. Вот с тобой мне по-настоящему скучно сидеть в банке и смотреть на вьюгу за окном. С тобой весело пробежаться на лыжах, забраться высоко в горы, улететь на край света, чтобы полюбоваться закатом в Андах или в пустыне Атакама.
— В самом деле? Хорошо… Тогда какой недостойный поступок в последний раз совершил Феликс Миллингтон?
— Снялся в баскетбольной форме в компании шестнадцати приятелей для годовой книги колледжа.
— А посвежее? Ходьба босиком во время летнего дождя? Лепка снежных баб? Водяные битвы в процессе мойки машины?
— Нет, я не совершал больше проступков. — Феликс оглядел себя. — Проигрыш рубашки пойдет? — спросил он с усмешкой.
— Так уж и быть. Но пора снимать ботинки. У меня опять джинн.
— Вот черт, не может быть!
Гвендолин снова выложила карты. Феликс взглянул на них и нагнулся, чтобы развязать шнурки.
— Ничего нет хуже, чем попасть в пасть акулы картежного бизнеса. С игрой на раздевание, я явно промахнулся.
— Это уж точно, — согласилась Гвендолин, собирая карты в колоду. — Нет ничего приятнее, чем обуть… пардон, раздеть финансиста.
— Сдавай! — взревел Феликс.
К концу партии он остался без носков.
— Может быть, сыграем в покер, а? — жалобно спросил он и, когда Гвендолин попыталась возразить, упрямо произнес: — В конце концов, выбор игры — прерогатива раздающего. Кстати, на редкость простая игра. Сдаешь по пять карт…
Через минуту Гвендолин тупо рассматривала свои карты.
— Напомни, какие из них старше, а какие наоборот.
— Пара, две пары, тройка, стрит, флешь, фул-хаус…
— Можешь не продолжать.
— Блефуешь?
Гвендолин улыбнулась и открыла карты. Феликс, обозвав ее шулером, отдал часы.
— Подарок сотрудников отдела по связям с общественностью, между прочим. Они мне очень нравятся. Ход замечательный, а корпус золотой. Очень дорогие!
— Покер мне тоже нравится, — объявила Гвендолин. — Предлагаю сдавать семь карт, младшая — джокер. Знаешь такую игру? Сто лет назад была страшно популярной на Миссисипи и Миссури, в нее резались все плотогоны и лоцманы.
— Обманщица! Тетя обучила тебя всем азартным играм на свете! — Феликс с восхищением смотрел на Гвендолин и улыбался при этом так широко, как только мог.
— Я же говорила, что прошла школу жизни по полной программе, — сладко напомнила Гвендолин. — Играем в последний раз. Я проголодалась и устала сидеть на одном месте.
— В последний раз? Предлагаю сыграть ва-банк.
Гвендолин захохотала.
— Ва-банк? Ты не боишься остаться вообще без одежды?
— Хочу посмотреть, что ты будешь делать с голым мужчиной, — сказал он хмуро. — А еще интереснее взглянуть, что произойдет, если я выиграю.
— Ты? Выиграешь?
Она посмотрела в карты и усмехнулась.
— Так что, говоришь, главнее?
— О нет, — покачал головой Феликс, — на этот раз ты меня не проведешь!
И он открыл четыре карты.
— Ну, что скажешь?
— Еще не вечер!
Гвендолин сдала по последней карте и победно вскинула руки:
— Фул-хаус: пятерки и семерки. Вот так-то, финансист!
Глаза Феликса горели торжеством, он снисходительно потрепал ее по щеке.
— Не спеши, детка! У меня четыре тройки. О, это сладкое ощущение победы над шулером! Улыбнись и раздевайся, Гвендолин!
Феликс откинулся на спинку кресла.
— Так, какие же два предмета выбрать? Я чувствую себя мальчишкой, пробравшимся в кондитерскую лавку.
Поднявшись, он подошел к молодой женщине вплотную и навис над ней, как скала.
Гвендолин заёрзала, ощущая себя невероятно беспомощной.
Ей вдруг вспомнились ласки прошедшей ночи, и безумно захотелось воскресить эти переживания. Судя по бурно вздымающейся и опадающей груди Феликса, он чувствовал нечто схожее. Все еще сидя, Гвендолин задрожала в ожидании решения, которое примет Феликс.
— Снимай носки! — выпалила она, перехватывая инициативу.
— Носки? — более чем разочарованно переспросил Феликс, поглядел вниз, немного поразмыслил и одарил Гвендолин ленивой улыбкой. — Ты великодушно отдаешь в мое пользование внутреннюю сторону коленей с их эрогенными зонами, так?
Приподняв ее правую ногу, он нарочито медленно стал стягивать носок.
— У тебя ноги танцовщицы. Стройные, элегантные, бесконечно длинные, с тонкими, но сильными лодыжками…
Гвендолин пыталась унять бешеное сердцебиение, убеждая себя, что с нее всего лишь снимают носок. Она смотрела, как Феликс поглаживает ее икры, и все больше возбуждалась от этих прикосновений.
Внезапно свет погас, и комната погрузилась во тьму.
— Черт! Вот так всегда, когда начинается самое интересное, — пробормотал Феликс.
