пелевинское название, там заправляют свои — то есть мои — люди. В разговоре со мной они словами и жестами подтвердили, что лично преданы мне как потомку Гиацинта Нарциссовича. А когда свидригайловцы узнают, что их любимый барин — царь-парень, они вообще лопнут от лояльности!
— Ну-ну.
— Мы с вами, Борис, разделим имение на кусочки, чтобы продавать публике в розницу как частицы наследственного домена императора всероссийского Роланда I. Для этого можно использовать лотки в подземных переходах, а также Интернет. Приобретение кусочка гарантирует его обладателю дворянство, по тарифу квадратный сантиметр — дворянство временное, квадратный дециметр — дворянство пожизненное, а квадратный метр — дворянство потомственное. Доход делим пополам.
— Ладно, уговорил.
Мы улыбнулись друг другу: я белоснежной, он черноземной улыбкой.
— Борис, у вас уже есть доверенность на имение. Покажите ее председателю колхоза и попу и скажите, что мы решили провести в Свидригайлово небольшую земельную реформу. Правда, могут быть проблемы с начальником милиции.
Бизонов булькнул «Балантайном».
— С ментом мы договоримся.
— Повторяю, рад буду возвести вас с мадам в какое угодно достоинство. Вы станете первым представителем новой русской аристократии. La noblesse de matraque.[257] Из грязи да в графы!
Флора расширила глаза и грудь.
— Роланд, значит я буду графиней?
— Или баронессой. Выбор ваш.
Бизонка погладила Бизонова по бедру.
— Милый, ты знаешь, что для меня все утонченное, все изящное — это святыня. Я аристократка духа. Ну пожалуйста, сделай так, чтоб у меня был титул.
— Ладно, не волнуйся. Мы с Роландом все обтяпаем.
— Эта рыжая шлюха Маринка, жена твоего компаньона Вагиняна, лопнет от зависти!
Бизонов качнул подбородками.
— Не жена, а вдова.
Зеленоглазка захлопала в ладоши.
— Боренька, неужели ты его замочил!
Амбициозная жена протяжно поцеловала супруга в протуберанец, который у других называется носом. Я прикрыл глаза, желая избежать выяснения конжугальных отношений.
Со сцены раздался вой настраиваемого микрофона. Сноп света осветил упершуюся головой в потолок нескладную фигуру. То был Гегемонов, теперь исполнявший, как я понял, функцию конферансье. За его спиной пятеро подростков в парчовых панталонах настраивали электрогитары и барабан.
Гегемонов прогнусавил:
— Группа «Монгольская складка века»! Сегодня в программе патриотическое караоке.
Я почувствовал, как ноги сами собой влекут меня на сцену. Вскочив, вернее, шагнув на нее — такая она была маленькая да низенькая, — я завертел микрофоном a la Роберт Плант.
— Посвящаю эту песню даме моего сердца — матушке, которая одна-одинешенька кукует в своем роскошном доме, скучая sans[258] сладкого своего сына.
Зал взорвался аплодисментами.
Я повернулся к группе.
— «Pink Floyd» любите? Музыку с альбома «Atom Heart Mother»[259] знаете?
Подростки поклонились и начали играть. Я запел тем мужественным голосом, которым пели мои деды.
Вдруг из темноты зала раздался бычий рев.
— Не так, блин, держишь ноту!
Бизонов подкатился к рампе с Кайманом под мышкой и вскарабкался на сцену, используя его в качестве подставки. Я с царственной вежливостью уступил быкобразу место. Тот обхватил микрофон животом и поднес его к губам.
Публика подхватила припев. Я дружески бацнул Бизонова по плечу и покинул подмостки, (не) случайно наступив каблуком на Каймана.
Вернувшись в альков, выпил наперсток виски и придвинулся к Флоринде, которая чувственно вздрогнула от моей близости. Я начал выделять пленительные феромоны; она испустила облако своих. Мы в унисон вздохнули. Прелестница засунула мне за ворот руку и провела ногтями по широкой, шикарной груди, царапая ее в порыве кокетства (как я тогда подумал). По пекторальным мышцам потекла горячая влага.
— Ох ты кровушка моя клевая! — вырвалось у меня из уст.
Пока я куртуазничал и кровоточил, Бизонов, разгоряченный «Балантайном» и грядущим превращением в аристократа, завел песню «С чего начинается Родина?».
Пора домой! Я протянул Флоре руку для поцелуя и был таков.
В номере разделся перед зеркалом. Во время позировки заметил, что слева на моей груди рдеют тайные знаки: «3. 8. Кот. 2НЛ».
Сметливостью опытного слависта расшифровал сердечный инскрипт: «Завтра в восемь. Коттедж. Вторая ночь любви».
Глава четырнадцатая
Я снова в бункере любви
Звонок в редакцию журнала «Пращур», где Веня Варикозов сидит круглые сутки, радея о судьбах России, — и друг уже пердит внизу в «Запорожице».
Через час мы были у знакомой бункер-бутылки. Я велел приятелю поставить машинку за конурой с ротвейлерами и ждать меня там до утра, а сам одернул кожаную куртку и направился к Флориному дому. В руке я держал подарок — коробку мятных таблеток «Tic-Tac».
Звонок — и Флоринда открывает дверь. На ней ничего, кроме кимоно.
— Здравствуйте, моя голубица, — улыбнулся я. — Я пришел с вами поворковать.
Зеленоглазка сделала несколько профессиональных движений. Я вручил ей подарок.
— Ой, как интересно! — воскликнула она, тряся коробкой. — Это что, наркотики?
— Идешь к женщине — возьми с собой конфету, — перефразировал я моего любимого философа.
Прелестница высыпала пригоршню Tic-Tac’oв и сунула их за щеку.
