черные колготки. Я вспомнил XXX строфу Первой главы «Онегина» и улыбнулся. «Милый эпоним Пушкинского Дома был неправ, — подумал я, — в России три пары стройных ножек всегда можно найти!»
Обладательницей очаровательных конечностей оказалась худенькая блондинка типа «моя первая интеллектуалка», одетая в черный свитер. Из ее лукавого личика торчал курнос того типа, который часто ласкает мое либидо.
— Меня зовут Татьяна, — уместно представилась она и добавила, что является ученым секретарем ПД.
Я по очереди назвал свои имена и невзначай погладил себя по голове, показывая мускулистость бицепса и густоту волос.
— Рад видеть, что такая красотка предпочитает заниматься литературной наукой, вместо того чтобы делать стойку в баре, прислуживая биржевикам или банкирам.
Татьяна польщенно покраснела.
— Могу вам сообщить, что я аспирант Европейского университета!
Я одобрительно кивнул.
— Вы самая смазливая филоложка, какую я видел за многие месяцы пребывания в России.
Пока прелестная недопрофессорша вела меня в кабинет директора, мы разговорились.
— Трогательная Таня, полагаю, вы пишете диссертацию.
— Да.
— По какой теме?
— Пропп.
Сухая начность нашего разговора возбудила во мне подозрение, что прекрасная аспирантка эмоционально ангажирована. Я поинтересовался, есть ли у нее муж или любовник. Филоложка улыбнулась новобрачной улыбкой и подтвердила первое из моих предположений.
— Мы поженились год назад. В день рождения Пушкина!
— В таком случае желаю вам страстного конжугального счастья, какого вам не снилось.
У кабинета директора прелестная проппка покинула мое общество.
— Будьте век верна вашему везучему супругу, — дружелюбно сказал я ей на прощание и смело вошел к хозяину ПД.
Навстречу мне поднялся седой, как Лунин, мужчина. Его тонкие черты выражали радость от встречи с трансатлантическим пришельцем.
— Читали ли вы мою статью о Пушкине и «Битлз»? — с ходу спросил я, вытаскивая из котомки номер журнала «Sintagmata Slavica». — Она заставила ойкнуть американских русистов и музыковедов. В ней я анализирую секретный субтекст «Белого альбома». Диск начинается с рокера «Back in the USSR».[282] Название поет само за себя! Огнестрельное имя национального поэта закодировано в песне «Happiness Is a Warm Gun».[283] «I’m So Tired»[284] — вариант ноктюрна «Мне не спится, нет огня…», «Blackbird»[285] — намек на африканскую родословную гения, «Piggies»[286] — гневная диатриба против Греча и Булгарина…
— Что вам угодно? — спросил об-ла-ди обалдевший директор.
— Я хочу бросить быстрый взгляд на манускрипты донжуанских стихов и списков Пушкина. Помните строки: «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем…»? Это — его персональная «Камасутра», нерукотворный памятник Эросу, уединенно возвышающийся на девственной плеве русской словесности!
— Сожалею, но рукописей Пушкина мы не выдаем, — сказал директор, явно плененный моими интертекстуализмами.
Я протянул ему рекомендательное письмо.
— Вот мой мандат, который сочинил демократ. Каждое слово весит, как документов двести. Порука Пеликана — моя охрана.
Обаятельно подмигнув, добавил:
— Я отнюдь не собираюсь сунуть черновики в портки, чтобы загнать на аукционе в Christie’s.
Директор вздрогнул от уважения, хотя виду не подал. Он отложил письмо в сторону и покачал головой.
— Повторяю. Рукописей выдать мы не можем.
— Нашла коса на кукиш! — понимающе почесался я, но директор в третий раз отказался быть мне полезен.
Я вспомнил про свой царственный статус и подумал, а не открыться ли мне строгому смотрителю сокровищ словесности. Однако внутренний голос по названию «смекалка» прошептал, что директор придерживается скорее республиканских, чем монархических убеждений. Вряд ли он желает восстановления самодержавной власти в России, вещал голос. Ведь пушкинисты до сих пор не могут простить Николаю I запоздалого производства их кумира в камер-юнкеры, не говоря уж о высочайшем совете переделать трагедию «Борис Годунов» в исторический триллер и августейшем флирте с госпожой Пушкиной.
Вместо этого шикарно шмякнул на стол список моих публикаций. Его длина возымела действие, и директор согласился показать мне уникальные фотокопии рукописей поэта.
Мне был дан сопровождающий, серый человек в сером пиджаке, семенивший по коридорам и переходам ПД, молитвенно сложа перед собой руки. Этим его пиетет перед Пушкиным не ограничивался: пока мы шли по коридорам, ведущим в священный спецхрам, он не проронил ни слова. Растроганный фанатизмом филолога, я отвечал на его бойкот взаимностью. Лишь связка ключей, висевшая на поясе серого человека, тихо звенела, как колокольчик однозвучный…
А вот и спецхрам.
В середине светлой комнаты стоит старинный стол. Окна покрыты бархатными портьерами, под потолком сверкает развесистая люстра. На стене висит портрет эпонима Дома в плаще и бакенбардах.
— Сейчас принесу вам материалы, — прошептал жрец спецхрама и оставил меня наедине с моими взволнованными мыслями.
Через несколько минут он вернулся, торжественно неся серебряный поднос, на котором покоилась кипа бумаг. Одну за другой жрец выложил пожелтевшие ксерокопии на стол и отошел к стене, где и замер, скрестив руки.
Я многозначительно поднял бровь, но он продолжал стоять по стойке «Пушкин — это наше все».
Я скорчился, как бы от усталости, но он не реагировал. Телесный сигнал даром пропал!
Тогда я обратился к жрецу на словах, а не на деле.
— Сударь, где здесь стул?
— У нас не сидят.
— Но в моих ногах нет правды!
Ответом мне было архивное молчание.
Я вытащил из кармана лупу и нагнулся над первой страницей.
— Пользоваться техническими средствами не разрешается.
— У великого поэта трудный почерк. Мне понятны лишь его рисунки, где в минуты авторского запора он небрежно изображал собственные кудри и профиль. Смилостивитесь над подслеповатым славистом!
— Ничего не знаю.
Я нахмурился.
— Должен вас предупредить, новое смутное время России еще не кончилось, несмотря на похвальные потуги президента Путина. Пушкинский Дом, как и всю страну, ожидают крутые коллизии и поразительные перемены, а следовательно, и новые правила пользования архивными материалами. А кто будет формулировать эти правила? Намекаю: быть может, помазанник Божий с колумбийским докторатом.
Где-то к часу я вышел из ПД проветриться. Мосты над рекой были разведены: по Неве совершал
