Смех в ее красивых глазах, шутливая ласка в глубоком голосе должны были напоминать ему, что все это только забавно, смешно, не более. Ведь он это понимает? Он коротко отвечал, что да, конечно. «И ради Бога», – добавлял он нелюбезно, – «не лучше ли поговорить о чем-нибудь другом».
– Кент, милый, – сказала она однажды. – Мне – за сорок, а вам – тридцать два.
– Совершенно верно, Джейн.
– Так не нелепо ли с вашей стороны разыгрывать драму?
– Согласен с вами, – только и сказал он.
Он никогда ей не надоедал, никогда не касался даже ее руки. Но Джейн знала, что трепетало в них обоих, почему его лицо так хмуро, почему он ходит по дому, как дикое, молчаливое, неприрученное животное.
– Не лучше было бы для вас, Кент, если бы… если бы вы оставили свою работу у мистера Чэттертона и стали снова сотрудничать в газете, и не видели бы… одной особы? – спросила она его как-то.
– Да, это было бы гораздо лучше, – ответил он тоном, не поощрявшим к дальнейшему разговору. – Так что же из этого?
– Вы хотите сказать (они в это время гуляли по тропинке в высокой части парка за домом. Дело было осенью, за несколько дней до ее отъезда в Вашингтон). Вы хотите сказать, что не сделаете этого?
– Не могу! – ответил он, насупясь. И хотя Джейн вздохнула, пожала плечами и неодобрительно покачала головой, какое-то бурное ощущение счастья, что-то жуткое и сладостное затрепетало в ней. И никакие удовольствия, новые впечатления, фимиам лести, возбуждение не могли изгнать из ее памяти эту осеннюю прогулку.
В день отъезда Жуаниты, за завтраком, в их разговоре не проскользнуло ни единой интимной ноты. Да и Кенту это было не нужно: ему было достаточно того, что он наедине с нею, в том была уже сладкая и волнующая интимность. Мягкий свет, мелодичное позвякивание люстры, отблески солнца в зеркалах, аромат фиалок сливались в одно впечатление, которое производила на него эта женщина – впечатление чудесной, напряженной, трепетной жизни.
Ее белые руки двигались так близко, ее ясные карие глаза, каждую минуту готовые зажечься смехом, то смущенно, то вопросительно смотрели в его глаза, и ему казалось, что только в эти опасные и сладкие часы он жил полной жизнью.
– Вы уже одеты для поездки? – спросила она.
– Да, я собрался наскоро. Самый неподходящий час для поездки. Но мне надо говорить всю дорогу о делах с одним субъектом.
– Ужас! – повела плечами Джейн. – А какого рода дела?
– Да насчет нового помещения для «Солнца».
– Ах, эта громада на Мишн-стрит! Что же, разве она еще не куплена мистером Чэттертоном?
– Да, теперь она – его собственность. Только кое-какие пункты еще не ясны. Кстати – Билли говорит, что если он окончит в июне университет, он тоже начнет работать в «Солнце», – добавил с интересом Кент.
– Я хочу, чтобы он сначала попутешествовал по свету. Я думаю, решение будет зависеть от его отца.
Имя Билли напомнило Кенту о другом, и он сказал:
– Да, между прочим, Билли говорил мне, что мисс Эспиноза от вас уходит?
Земля вдруг заколебалась под ногами Джейн Чэттертон.
– Да, – ответила она просто, но сердце у нее упало. «Да что, что такое произошло?» – спрашивала она себя.
– Билли спрашивал ее об этом, – продолжал Кент. – Он, мне кажется, немного огорчен.
Зимнее солнце по-прежнему смотрело в окна, часы тикали, в зеркалах отражалась сверкающая люстра. Но все качалось вверх и вниз, медленно качалось перед глазами Джейн.
– А у вас нет никакого основания, – Кент спрашивал спокойно и медленно, – оставить эту девушку здесь?
– Основания? – пробормотала она, заикаясь, смачивая языком губы, глядя на него, словно слепыми глазами.
Лакей предложил ей что-то – кажется, это был фруктовый компот, – но она отказалась жестом и встала, опершись одной рукой на стол.
– Пойдемте в библиотеку, мне надо поговорить с вами, – сказала она, неровно дыша, делая страшное усилие казаться спокойной.
– Нет, не надо кофе, скажите ему, что не надо! Она прошла вперед, Кент, встревоженный, за нею.
– В чем дело, Джейн, – спросил он с беспокойством, когда она опустилась в кресло и, беззвучно пошевелив губами, указала ему на место напротив. – Я чем-нибудь огорчил вас?
– Почему вы спросили меня, – сказала она обычным любезным тоном, но почти шепотом и хрипло. – Почему вы спросили, нет ли у меня оснований оставить эту девушку здесь?
– Я вам объясню. Вы знаете, Джейн, – успокаивающе сказал Кент, – что у вас во всем мире нет более преданного друга, чем я.
– Да, я знаю. Милый, милый мой мальчик, разумеется, я знаю это!
Она лихорадочным жестом сплела вместе тонкие пальцы и уставилась в огонь.
