было с кем-то оставить, когда родители уйдут праздновать, а я сейчас на пенсии, так что всегда с охотой. Они и сейчас у меня, спят в той комнате. А то Анечка на нервах, так зачем детям это видеть, правда?
— Разумно. Во сколько же она в среду к вам приехала забрать детей обратно?
— Да с утра. Встала, позавтракала и приехала. Тут на машине полчаса езды, а встает Аня часов в восемь. Наверное, к десяти уже была здесь. Мы ж время не засекали, сами понимаете.
— Конечно, — доброжелательно согласился следователь, — я понимаю. Около десяти — этого мне достаточно. И что вы делали? Играли с детишками, сказки им читали?
Галина Васильевна задумалась.
— Да не помню. Днем я гулять их повела, это точно, а остальное время… А что, это важно?
— Да нет, что помните, то и расскажите, мне этого хватит. Понимаете, у меня работа такая. Надо все запротоколировать, но не выдумывать же мне из головы? Так во сколько примерно вы пошли гулять?
— Ну… если в десять Аня приехала… наверное, после одиннадцати? Пока то да се…
— А Аня с вами пошла?
— Нет. Она устала после вчерашнего, осталась дома.
— Естественно, — кивнул заинтригованный Талызин. — И когда вы вернулись?
— К обеду. В час, наверное. Честное слово, ну, не помню я! Погода была хорошая, гуляли долго. Леночка в коляске, Юрик на площадке играл. Потом вернулись и стали обедать, потом чуть-чуть еще посидели, и Анечка с внуками поехали домой. Кто ж знал, что там в это время… Галина Васильевна тяжело вздохнула. Игорь Витальевич поймал себя на том, что тоже тяжело вздохнул. Алиби главной подозреваемой рухнуло, но, как ни странно, удовлетворения это не принесло. Не так, не так ему полагалось рухнуть! Предусмотрительная, все обдумывающая Анна Николаевна должна была строго-настрого запретить матери рассказывать о прогулке. Вот если бы страшную тайну выдали соседи, тогда все было бы логично, а теперь… Впечатление, будто ломишься в открытую дверь. Конечно, возможны варианты. Вариант первый — Анна Николаевна настолько уверена в себе, что ни о чем не позаботилась. Она считала, никто не станет расспрашивать мать, достаточно будет собственного голословного утверждения. Вариант второй — Анна Николаевна слишком растерялась, вынужденная принять не свойственное ей молниеносное решение, и в растерянности забыла проинструктировать Галину Васильевну. А проверить, какой из вариантов предпочтительней, несложно — следует поговорить с подозреваемой и понять, в каком она сейчас состоянии. Поэтому Талызин попрощался и отправился к Бекетову домой — навестить вдову. Бекетов жил в дореволюционной постройки здании со страшным двором-колодцем и громыхающим лифтом, однако квартира оказалась в прекрасном состоянии. Не после евроремонта и без стеклопакетов, зато весьма ухоженная и, несмотря на непривычные просторы, уютная. Игорь Витальевич сам не отказался бы в ней поселиться. Зато жену несомненно предпочел бы свою. Он сразу понял, что подразумевала Марина под неестественностью манер Анны Николаевны. Понял он и желание покойного развестись.
— Ой, следователь? — с демонстративной непосредственностью удивились за дверью. — Сейчас открою, подождите одну минуточку. И взорам Талызина предстала вдова — как и положено, в черном. Черные узкие брючки обтягивали немалый зад, а черная футболка — аппетитную грудь. Вот тебе и траурный наряд! Впрочем, внешне женщина показалась Игорю Витальевичу весьма привлекательной. Лишние килограммы имелись не в том количестве, чтобы его отпугнуть, скорее наоборот, на лицо же просто куколка! Черты и впрямь были правильными и мелкими, а что свежесть кожи достигается при помощи тонального крема, посетитель не догадался.
— Простите, что беспокою в такой момент. Сами понимаете — служба. У меня всего несколько вопросов.
— Ну, конечно! Раз так положено, я отвечу. А если поплачу немножко, вы ведь на меня не обидитесь? Я сейчас все время плачу, не обижайтесь на это, пожалуйста!
Голосок был высокий и донельзя кроткий, а интонации — словно у пятилетней девочки, ищущей защиты от драчуна у обожаемого отца. Только Талызин подозревал, что вряд ли успел столь быстро заслужить подобное обожание. К тому же наивная просьба не обижаться на слезы, сопровождаемая хлюпаньем изящного носика и трогательным взглядом снизу вверх округленных глазок, мало соответствовала обстоятельствам. Переигрывает дамочка, переигрывает!
Не прошло и минуты, как догадка подтвердилась. Из комнаты показался — кто бы вы думали? — а бывший муж, Николай Павлович Панин. С ненавистью посмотрев на гостя, он обратился к Анне Николаевне. — Аня, он не имеет права тебя беспокоить. Ты не должна ему отвечать. Уходите, вы, опричник!
Игоря Витальевича в его нелегкой жизни обзывали всячески, но опричника он заслужил впервые. Видимо, Николай Павлович имел весьма ограниченный опыт по части ругани, поэтому черпал словарный запас в классической литературе. Однако следователь не успел до конца насладиться неординарностью термина. Безутешная вдова повернулась к Панину и одарила последнего таким взором, что тот замолк и даже застыл, точно кролик перед удавом. А она, моментально вновь превратившись в милую маленькую девочку, просюсюкала:
— Коленька, как ты можешь! Игорь Витальевич пришел к нам не со зла! Он же вынужден, у него работа. Вы простите его, Игорь Витальевич! Мы оба так переживаем, но я хоть могу поплакать, а бедный Коля нет, вот у него и сдали нервы. Мы оба ответим на все ваши вопросы. Правда, Коля?
— Да, — мрачно кивнул Панин.
— Знаете, что Коля придумал? Издать посмертный сборник Володиных трудов. Замечательная мысль, правда? Володя был бы рад узнать, что ничто из его результатов не пропало. Он был так увлечен наукой! Теперь Коля разбирает его бумаги.
— Бумаги? — уточнил следователь.
Анна Николаевна, похоже, моментально поняла подспудную мысль и исправилась:
— Это так говорится — бумаги, а на самом деле записи на компьютере. Володя страшно не любил писать от руки, все делал на компьютере. А я компьютера боюсь, даже включать не умею! Надо быть очень умным, чтобы им пользоваться, а я такая дурочка!
В доказательство она мило похлопала ресницами.
«Пытается убедить, что не сумела бы оставить от имени мужа предсмертную записку, — догадался Талызин. — Предусмотрительная дамочка!»
— Да, Аня боится техники, — охотно подтвердил Панин. — Компьютера особенно. Зато Володя — наоборот.
— Ну, и как его неопубликованные труды? — осведомился Талызин. — Есть что-нибудь интересное?
— Разумеется. У него все мысли были интересные. Но пока я разобрал только малую часть. Там много совершенно необработанных отрывков.
Вдова благодарно кивнула.
— Никто, кроме Коли, не сумеет в них разобраться! Володя так высоко ценил Колины трудолюбие и методичность. Так ценил! Она хлюпнула носом и достала платочек, что заставило Николая Павловича молнией слетать на кухню за апельсиновым соком. Бывший муж налил его в кружку и протянул несчастной жертве с таким видом, что следователь понял — никакого наигрыша Панин не чувствует. Он убежден — если не дать Анне Николаевне попить, она тут же, на месте, испустит дух. «Любовь слепа и нас лишает глаз» — Шекспир вряд ли когда-нибудь устареет. Вслух Талызин произнес, разумеется, другое.
— Я рад, Николай Павлович, что недоразумения между нами разрешились. Я так вчера и понял, что дело в нервах. Так вы ответите на пору вопросов? А потом сможете вернуться к своим делам, а я побеседую с Анной Николаевной.
— Конечно, ответит, — деликатно потупилась вдова. — Вы, наверное, предпочитаете разговаривать наедине? А я пока пойду прилягу, что-то мне не по себе. Вы позовете меня, когда придет моя очередь, хорошо? А если я от горя и усталости засну, не жалейте меня, обязательно разбудите, хорошо? И она, пошатываясь от нахлынувших чувств, покинула комнату. Игорь Витальевич прикрыл дверь, понадеявшись, что стены капитальные — как-никак, дом дореволюционной постройки. Панин сидел, ссутулившись, и покорно ждал. Он совершенно преобразился. От бойкого истерика не осталось следа, возник тот покладистый неудачник, которого описывала Марина. Только данное преображение не было осознанным, как у Анны Николаевны. Возбуждение кошки, прогоняющей собаку, улеглось, и кошка стала самою
