ГЛАВА 8
Генри Лавджой, некогда главный магистрат на Куин-сквер, а ныне самый новоназначенный среди трех постоянных магистратов на Боу-стрит, достал из кармана носовой платок и прижал белоснежные складки к взмокшей верхней губе. День сделался неприятно знойным, из буйной окрестной травы поднималось раздражающе громкое гудение насекомых, которое словно сильнее подчеркивало зловоние смерти и тлена от находившегося перед сэром Генри тела.
Завернутый в грязную холстину неопознанный труп лежал полуспрятанный в заросшей бурьяном сточной канаве на краю Бетнал-Грин. Это гиблое место на северо-восточной окраине Лондона пользовалось недоброй славой свалки для дохлых котов и собак, нежеланных младенцев и жертв убийств.
– Боюсь, зрелище не из приятных, – заметил констебль О’Нил, грузный мужчина средних лет с толстыми, в красных прожилках щеками и крупным носом. Шумно прошлепав по неглубокой илистой жижице, полицейский с кряхтеньем наклонился и отвернул край ткани, открывая распухший, обесцвеченный кошмар, некогда бывший лицом.
– Боже милосердный, – зажал платком ноздри Лавджой. – Закройте. Да побыстрее, пока дети не увидели.
Полицейский бросил скептический взгляд на кучку околачивавшихся поблизости и вовсю глазевших оборванных мальчишек, но холстину опустил.
– Слушаюсь, сэр.
Как правило, обнаружение очередного трупа в одном из беднейших районов Лондона не слишком заботило Боу-стрит. Но обстоятельства смерти этого человека показались Лавджою настораживающими.
– Так что же вы выяснили, констебль?
– Боюсь, немного. Обратили внимание на одежду покойника, сэр? Пошив-то первостатейный. Здешний магистрат божится, что тело, должно быть, притащили невесть откуда, а тут выбросили. Из местных никто не пропадал.
– Никаких опознавательных знаков на трупе? – вздохнул сэр Генри.
– Ни единого.
Отвернувшись, Лавджой задумчиво уставился через луг на мрачные, зловещие стены сумасшедшего дома[11] и Еврейскую дорожку за ним. Это был район заболоченных полей и ветхих домишек, где селились католики, евреи да обнищавшие французские ткачи.
О’Нил откашлялся:
– Здесь еще паренек, про которого я говорил, – Джейми Дурбан.
Магистрат перевел взгляд на щекастую физиономию полицейского:
– Где?
– Туточки, сэр. Иди-ка сюда, приятель, – поманил констебль одного из оборвышей. – Давай, выкладывай свою историю.
Щуплый, морковно-рыжий мальчишка лет десяти-двенадцати мазнул по носу тыльной стороной ладони и неохотно выступил вперед.
Магистрат смерил парнишку взглядом: босой, руки-ноги перепачканы, драная рубашка и штаны на худеньком тельце размера на два больше, чем нужно.
– Итак, Джейми Дурбан, что ты имеешь нам сообщить?
Тот испуганно глянул на констебля.
– Ну же, рассказывай, – подбодрил О’Нил.
Джейми тяжело сглотнул, дернув тощим горлом.
– Дело было на прошлой неделе, в субботу ночью, сэр, – или можно сказать, ранним утром в воскресенье.
– Продолжай, – строго вперился в мальчишку Лавджой.
– Иду я домой по краю луга, смотрю – шикарная джентльменская коляска останавливается в аккурат у самой канавы.
– А с чего ты решил, что это был не наемный экипаж? – поинтересовался сэр Генри. – Разве в прошлую субботу ночь выдалась не темной?
– Не очень, сэр. Оно и правда, луна стояла совсем еще молодая, но небо было ясным и звезды прям так и сверкали. Это точно была коляска джентльмена – двуколка, запряженная парой темных лошадей, а правил хлыщ в таком модном плаще с кучей оборок.
Магистрат всмотрелся в бледные тоненькие черты.
– И?..
– И примечаю, что этот господин стаскивает с пола коляски что-то здоровое и тяжелое. Я за углом крайней хибары притаился, чтобы присмотреться, и подглядел, как он столкнул сверток вот сюда, в канаву. В тот день еще дождик шел, и было слышно, как плюхнула вода.
Взгляд Лавджоя вернулся к безмолвному, завернутому в холстину телу у их ног.
– И что же джентльмен делал дальше?
– Забрался обратно в свою коляску и укатил. На запад, сэр.
– А ты, Джейми, что делал?
Паренек отвел взгляд и принялся большим пальцем ноги ковырять землю.
– А ну, – прикрикнул констебль, – отвечай на вопрос господина магистрата!
– Я это…– при воспоминании о пережитом у мальчишки вытянулось лицо. – Я подождал, пока тот хлыщ подальше отъедет, а потом подошел и глянул, чего он в ров бросил.
– Так ты хочешь сказать, что знал об этом трупе с ночи прошлой субботы? И только сегодня сообщил констеблю?
Джейми, округлив глаза, попятился:
– Я думал, мертвяка непременно кто-то найдет. Особливо, когда начало пованивать. А он все лежит и лежит, вот я, в конце концов, и не выдержал. Рассказал отцу-настоятелю в церкви Святого Матфея, а тот велел мне пойти и сознаться.
– Точно помнишь, что это произошло с субботы на воскресенье? – нахмурился Лавджой.
– Да, сэр.
– А труп был свежий, когда ты видел его в первый раз?
– Свежее не бывает. Еще тепленький!
Магистрат насупился:
– Так в котором часу, говоришь, это случилось?
– В аккурат после трех, сэр. Помню, шел через луг, а ночной сторож как раз выкрикивал время.
Сэр Генри и констебль обменялись взглядами.
– И что же ты делал на улице в три часа ночи, а, парень? Ну-ка, признавайся!
Мальчишка отступил еще на шаг назад, бледное личико вдруг пунцово вспыхнуло.
– Давай-давай, – наседал О’Нил. – Отвечай господину магистрату.
Испуганно раздувший ноздри Джейми Дурбан крутнулся и помчался через луг, размахивая руками и вскидывая пятки, поблескивая против яркого солнца червонным золотом волос.
– Проклятье! – выбрался из канавы констебль. – Погнаться за ним, сэр?
Лавджой проводил взглядом улепетывавшего мальчишку.
– Пусть его бежит. Вам же известно, где живет этот пострел?
– Так точно. В третьем доме в Собачьем переулке, с вдовой матерью и тремя сестрами.
Снова зажав платком нос, сэр Генри присел у рва. Трава была вытоптана неоднократно прошедшими тяжелыми ботинками, вонючая вода взбаламучена. Любой след, различимый неделю назад, исчез от времени, дождя и человеческой небрежности.
– Окрестности обыскали? – поднял магистрат глаза на О’Нила.
– Обыскали. Ничего не нашли, – полицейский помолчал. – Так нам отправить тело в мертвецкую в
