Зачитали приказ о порядке отхода.
Последняя ночь в Киеве. Ранним утром город оставят войска укрепрайона.
Шаблий вышел из штаба с группой военных. Дул ветерок, с каштанов падали спелые плоды. Семен Кондратьевич наклонился и поднял один твердый шарик. Он вспомнил, как месяц назад стояли они с Андреем под развесистым деревом. «Каштаны на память о Киеве…» — так сказал тогда ему сын. Сейчас Шаблий смотрел на зарево, пылавшее в окрестностях Киева, и медленно перекладывал из руки в руку твердый шарик. «Каштаны на память…»
В управлении его ждали начальники отделов и служб. Все смотрели на Шаблия с каким-то напряжением и даже страхом, свойственным людям, попавшим в безвыходное положение.
— Получен приказ оставить Киев… — Семен Кондратьевич долго собирался с духом и наконец сказал: — Наша колонна выходит предпоследней. За нами полк саперов. Направление отхода… — Он подошел к карте и показал маршрут. — Мероприятия по охране флангов будут такие…
Шаблий водил указкой по карте и бросал взгляд на присутствующих. Большинство из них были оперативные работники, люди не военные. Но их серьезные лица говорили, что на них можно положиться, они готовы к тяжелейшим заданиям, понимают ситуацию.
— Помните, наш успех при выходе из вражеского окружения зависит от нашей организованности, четкости действий, сплоченности. Не забывайте, мы на своей родной земле. Родная земля всегда придает силы. Будем каждый отдельно и все вместе находчивыми в бою. Или смерть на поле боя! Только так! Третьего не дано. Не забывайте, что мы чекисты…
Выдержав паузу, дав всем время обдумать его слова, Шаблий сказал в заключение:
— Рано утром будьте готовы к отходу.
Полковник обвел всех взглядом: «Удастся ли встретиться потом? Прорыв невозможен без потерь».
Почти до рассвета никто не уходил из управления. Готовили к отправке важные документы, архив. Все, что не брали с собой, сжигали. Лишь под утро Шаблий вместе с водителем Гришей вышел на улицу. В шуме пожаров, что полыхали в городе, Киев, казалось, стонал и всхлипывал. Может, это была обида, что его оставляют свои.
— Сколько видел на своем веку Киев доброго и страшного, сколько горел, но всегда возрождался, — тихо сказал Гриша.
Семен Кондратьевич положил на его плечо руку и прошептал:
— Мы вернемся в родной город! И скоро! До свидания, Киев!
Утром 19 сентября через Днепр пошли колонны автомашин, тягачей с пушками, строем потянулись на левый берег красноармейцы, днепровские матросы, железнодорожники, рабочие с котомками за плечами. Они шли с надеждой, что им поможет вся страна, шли в надежде на удачный прорыв к своим. Лишились они этой надежды и закончилась бы их жизнь, стойкая борьба.
Шли киевляне на восток и не представляли все преграды, созданные фашистами на Левобережье.
Поток машин не прекращался до двух часов дня, на правом берегу остались только полк прикрытия и саперы, которым приказано было взорвать все три моста через Днепр.
Шаблий покидал город одним из последних. Ехали по мосту. Он смотрел на холмы, где возвышалась Лавра, на куполах которой золотились лучи щедрого сентябрьского солнца. В небе ни одной тучки. Куда-то в голубую даль плыла паутина.
На левом берегу остановилось несколько машин, возле них стояли офицеры. Они наблюдали в бинокли за Правобережьем. Из Голосиева доносились взрывы снарядов, выстрелы, треск пулеметных очередей. Фашисты рвались к переправам.
— Не подведет техника саперов? — спросил кто-то.
— Не должна! — твердо сказал Федор Сильченко, комиссар штаба дивизии, которому поручили командовать полком прикрытия.
Шаблий знал этого майора, их жизненные пути были очень схожи. Дед Сильченко был сослан в Сибирь за то, что сжег помещичью усадьбу; сам же он, как и Шаблий, прежде работал ремонтником на железной дороге, потом пошел добровольцем в Красную Армию. Правда, Шаблий служил на границе, а Сильченко в общевойсковых стрелковых частях.
— Не должны подвести саперы, — добавил с уверенностью майор. — Этих ребят я знаю. — Он вытер потный лоб и, взглянув на Шаблия, сказал: — Все проверено. Люди надежные. Но волнуюсь неимоверно. Подумать только, какой труд вложен в эти мосты. Сколько лет их строили. А теперь одним ударом придется их разрушить. Говорят, первый мост киевляне сожгли еще при Батые.
Тяжко вздохнул Шаблий. «Не до воспоминаний. Сейчас история — перед твоими глазами». Внезапно с трех мостов в небо взвились зеленые ракеты. Это сигнал: приготовиться к взрыву. В напряжении проходит минута, другая. Голубизну неба прорезают три красные ракеты. Погаснуть они не успели. Три могучих взрыва потрясли землю и воду. Столбы огня и дыма вознеслись к небу почти одновременно на всех трех мостах. Через мгновение огромные искореженные металлические конструкции полетели в кипящий Днепр.
— Хорошо сработано! — громко выкрикнул кто-то из офицеров.
Майор Сильченко промолчал.
— Напьемся, земляк, на прощанье воды из Днепра, — предложил ему Шаблий, спускаясь к реке.
Семен Кондратьевич лег на песок и, опираясь на руки, стал пить из реки. Пил медленно, долго, будто был измучен жаждой. Потом поднялся на колени, зачерпнул обеими руками воды и плеснул в лицо. Так и замер. Вспомнил октябрьский день 1922 года в бухте Золотой Рог, когда, радостные, возбужденные, с громкими криками «ура!», умывались красноармейцы водой Великого океана. Какие неповторимые, величественные минуты победы. «И на Тихом океане свой закончили поход…» — доносилось из глубины лет.
Сильченко наклонился и зачерпнул пригоршню воды.
— Прощаемся со Славутичем, с рекой наших предков, — сказал он с горечью. — Последними отходим. Кто же первым придет к Днепру? Когда?
И казалось, в ответ полоснули пулеметы с правого берега, с круч возле Выдубецкого монастыря. Им вторили минометы. Немецко-фашистская армия вступала в опустевший Киев. На том берегу пошел счет минутам, часам, дням и месяцам оккупации, лихолетию, самому тяжкому испытанию с тех пор, как стоит на славянской земле Киев.
8
Еще несколько дней назад по радио велась перекличка трех городов — Ленинграда, Киева и Москвы. Москва обращалась к защитникам двух городов:
«Товарищи ленинградцы и киевляне! Трудящиеся столицы восхищаются вашим мужеством и героизмом. Вы снова воскресили бессмертные традиции Великого Октября и гражданской войны. Вы не одни. С вами наша славная Красная Армия, с вами весь наш советский народ».
Еще вчера из Киева по радио звучала песня «Реве та стогне Днипр широкий», и для Леси Тулиной эта песня была приветом от мужественных ее друзей — Андрея Стоколоса, Максима Колотухи, Ивана Оленева. А сегодня Киев молчит. Песня все время преследует девушку, не дает покоя. Леся не отходит от репродуктора. В сводке Совинформбюро снова сообщают, что в пригородах Киева идут тяжелые бои. Сегодня Леся последний день живет у Полины Ивановны. Завтра она отправляется в составе диверсионной группы за линию фронта.
Девушка убрала в комнате, в какой уж раз за день подошла к шкатулке, подаренной
