этот строй людей, воплощающих поколения разных эпох. Сойдут те, которые срывают со своих рук цепи, сойдут и те, которые с винтовкой и красным знаменем поднимаются на борьбу.
5
Словно льдину в океане, носило отряд «ЗСТ-5» по Харьковщине и Сумщине, где базировался тыл немецкой армии, ее второй эшелон. Маршруты партизан пересекали шоссе, грейдеры и железные дороги, веером расходившиеся от Харькова. Вблизи дорог минеры Устима Гутыри задерживались, чтобы нанести удар по автоколоннам. Случалось, подрывники нападали на штабы военных частей, взрывали фургоны с радиостанциями, легковые машины штабистов. Не раз группа Максима Колотухи и Шмеля Мукагова приводила «языка», и тогда Рубен и Стоколос передавали радиограммы с важными сведениями.
В погоню за партизанами немецкое командование снарядило карателей — солдат полевых частей и полицейские команды нескольких районов. Иван Опенкин не стал углубляться в лес, чтобы оторваться от преследования. Командир задумал так: каратели должны посчитать, что партизаны исчезли где-то в лесу, туда и направят все силы. И на марше можно встретить карателей.
Враги, и вправду совсем не остерегаясь, выступили к лесу на автомашинах, чтобы уже потом развернуться в цепь. Но партизаны ожидали их не в лесу, а на бывшей совхозной усадьбе… «Охотники за партизанами», которым посчастливилось унести ноги, не забрали даже своих раненых.
За несколько долгих ночей отряд прошел возле сел, названия которых Андрей узнал еще в школе: Диканька, Мануйловка, Хомутец, Яреськи, Шишаки… С этими местами тесно связаны имена декабристов и крестьян-турбаивцев, имена Григория Сковороды, Гоголя, Панаса Мирного, Леси Украинки, Тесленко, Короленко, Куинджи, Васильковского, Пимоненко, Ярошенко…
В походе Андрей простудился, попав в прорубь на Ворскле, и теперь боялся, что командир оставит его где-нибудь на хуторе. Но Опенкин, казалось, пока ничего не замечал.
— Пойдем в село, Андрей! — обратился вдруг командир, когда они присели отдохнуть на поваленное дерево.
— Что мы в селе не видели? — насторожился Андрей. — Хочешь меня там оставить?
— Заболел, что ли? Чего ерунду городишь? — удивился Опенкин. — Село-то Лютенки. Это в него выезжала Маргарита Григорьевна с детьми лейтенанта Рябчикова. Может, найдем ее.
— Идем, командир! — вскочил Андрей, услышав имя матери Леси.
— Тебе, Андрей, нужно сменить обстановку хотя бы на несколько дней, пока не выздоровеешь… — совсем уменьшил голос Опенкин. — Я ведь вижу — хвораешь.
— Да здоров я! — запротестовал парень.
— Я сказал так, на всякий случай! — усмехнулся командир.
Смеркалось, когда Опенкин и Стоколос подошли к крайней хате села. Им повезло: они тут же увидели женщину, которая несла в хлев ведро с пойлом.
— Добрый день! Может, вам помочь, хозяюшка? — первым заговорил Опенкин.
Женщина равнодушно оглядела их и ответила:
— Обойдусь.
— Мы партизаны. Я командир Опенкин. Может, слышали? — Иван решил сразу же сказать правду.
— Слыхала.
— Хлопец занемог, три дня в рот горячего не брал. За нами гнались немцы, мы не могли даже костер разжечь, — ничего не утаивал Опенкин. — Не дадите ли ему чего-нибудь?
Хозяйка взглянула, прищурив глаза, на Андрея и сказала сочувственно:
— Вижу, что вы свои.
— По каким же приметам? — поинтересовался Опенкин.
— Вы попросили есть по-человечески, а не «давай, ставь на стол!». Ну заходите.
Все трое вошли в хату. Женщина приложила руку ко лбу Андрея.
— У тебя жар, сынок. А ты ходишь на таком лютом морозе. — Она зажгла керосиновую лампу и объяснила: — Керосину всего, что в лампе. Только для гостей. — И, присматриваясь к Андрею, которому свет от лампы бил в лицо, заметила: — Глаза у тебя душевные. Таких глаз не бывает ни у немцев, ни у холуев ихних. Вот и еще примета. Ну а вы Опенкин? Или Копенкин?.. Слыхала в селе о вас. А я Арина Кирилловна Заруба, девичья фамилия Засядько.
Андрей и Иван переглянулись, удивившись, что Арина Кирилловна называла еще и свою девичью фамилию.
— Два сына у меня. Старший, Петр, три года как пошел в Киевское артиллерийское училище. А младшего, Коленьку, в прошлом году провожала на Балтийский флот. Много их в ту осень из Харькова и Полтавы ехало. Три эшелона. Вон скольких морячков дали наши края Балтике.
Она открыла сундук, вынула тетрадку, какую-то газету и репродукцию картины.
— Собиралась поехать в Ленинград, к Коле. После жнив, думала, поеду. А тут война. Посмотрите: это его контрольная о родном селе. Писал тут и о пращуре своем по матери, первом генерале артиллерии русской армии Александре Дмитриевиче Засядько, писал, как тот с Суворовым в Италию ходил, как воевал наш прадед в тысяча восемьсот двенадцатом году. В Эрмитаже среди портретов героев той войны и его портрет есть. А это…
Андрей взял из рук Арины Кирилловны репродукцию, под которой была надпись:
«Генерал-лейтенант, начальник штаба артиллерии русской армии А. Д. Засядько демонстрирует фельдмаршалу Барклаю де Толли ракету собственной конструкции».
— Это оружие действовало против турок в тысяча восемьсот двадцать восьмом году, — сказала Арина Кирилловна.
— Здорово! — вырвалось у Стоколоса. — Недаром все эти дни я словно загипнотизированный. Все думаю о тех талантливых людях, которые родились на берегах Псела и Ворсклы. И вот еще: изобретатель артиллерийских ракет, первый генерал артиллерии русской армии! Да еще его праправнучка! Верно я вычислил?
— Верно. Да вы, хлопцы, ешьте! — сказала хозяйка. — Тебе бы, Андрей, еще и выпить да красным перцем закусить, чтобы побороть хворь. Положи перцу в борщ… Старший мой был под Киевом, а сейчас и не знаю где. Тут наших тысячи проходили, пробивались на Харьков. Высматривала и его. Не было моего Петруся.
Андрей закашлялся, и Арина Кирилловна постучала по его спине.
— Не поперхнулся ли, хлопче?
— Да не от вашего перцу, мама! Я воевал вместе с командиром батареи лейтенантом Зарубой под Васильковом. — И поспешил успокоить ее: — Поверьте, проходил и Петро где-то поблизости, да не заскочил домой. Сыну вашему нужно было пробраться к своим. Жив он!
— Спасибо, сынок!
Опенкин, перекусив немного, осторожно поинтересовался у хозяйки:
— Где-то в первую неделю войны в ваше село с границы должна была приехать женщина с двумя мальчиками и девочкой. Дети это не ее, а Зины Рябчиковой, жены моего друга, она будто бы из ваших краев. Как они? Добрались, живы-здоровы?
— Родители Зины на том краю села живут. А Зина как в первый день войны поехала за детьми, так и не вернулась. Женщина привезла деток. Кажется мне, у учительницы она прячется.
— А можно привести ее сюда?
— Попробую завтра это сделать, — сказала Арина Кирилловна. — А вы ко мне приходите ночью. Хотя нет, лучше оставайтесь у меня. Хлопцу нужно выспаться, пропотеть в тепле. Куда на такой мороз?
— Останемся, — согласился Опенкин, — но не в хате, а в хлеву.
