– Казанофф!
Льюис выплюнул это имя словно ругательство. Именно месье Казаноффа он сбил с ног во французском посольстве после оскорбительного выпада о Жемчужной Луне.
Оливии вдруг стало не по себе. Красивое лицо Синклера исказилось свирепой гримасой.
– Не он виноват в том, что меня ударили, – поспешно заверила она. – Он ни о чем не знал. И если бы увидел, что его слуги кого-то покалечили, наверняка остановился бы, какой бы важной ни была его миссия!
При виде злого блеска его прищуренных черных глаз Оливия ощутила озноб страха.
– Вы так думаете? – загремел он, так внезапно разжимая руки, что она с криком свалилась жалким комочком к его ногам. – Воображаете, будто Казаноффу не все равно, погибнет ли какой-то несчастный у него на пути, пока он спешит с одного званого вечера на другой?
Оливия, забыв обо всем, вскочила.
– Конечно, ему не все равно! – крикнула она, забыв об учтивости, приличиях и хороших манерах. О том, что стоит посреди людной улицы, выглядит как жалкий оборванец и ведет себя точно так же. – Филипп – жентльмен! И не позволил бы своим слугам вести себя подобным образом, если бы не спешил из Зимнего дворца со срочным сообщением для посланника!
Льюис удивленно раскрыл глаза, но тут же рассмеялся. Глухо и невесело.
– Боже, вы действительно этому верите! Верите в то, что случившееся с вами полчаса назад – случай исключительный! Что ваш драгоценный Филипп понятия не имел о бесчинствах своих слуг!
Ее спутанные, растрепанные волосы рассыпались по плечам. Нос и щеки перепачканы грязью, Одежду покрывал густой слой пыли.
– Конечно, он ничего не знал! – яростно упорствовала Оливия. – Иначе остановился бы, несмотря на всю важность своей миссии!
– У вашего «благородного» Филиппа не было никакой миссии, – бросил он в ответ. – Он младший дипломат! Не министр! Единственная причина его спешки – боязнь опоздать на очередное развлечение.
– Лгун! – прошипела она, размахнувшись.
– Идиотка! – Он перехватил ее руку. – Вы едва не погибли на мостовой! Вас могли растоптать лошади или обезумевшая толпа! Да и тогда Казанофф вряд ли остановился бы!
– Неправда! – вскрикнула она, безуспешно пытаясь вырваться.
Льюис долго смотрел на нее, чувствуя, как затихают волны гнева.
– Правда, – уже тише, словно выдохшись, ответил он. – Казанофф знал, что кто-то оказался на пути носилок. Именно поэтому носильщики и не могли идти дальше. Но он не спросил, есть ли раненые, только продолжал подгонять слуг.
Оливия уже не прислушивалась к окружающему шуму. Торговцы продолжали расхваливать товар. Плакали дети. Ослики, мулы и верблюды теснились на земляной мостовой. Грохот, вопли, несмолкаемый гам и гомон оглушали. И все же с того момента, когда она увидела жалость в его глазах, ее словно окружил непроницаемый кокон тишины. Слышался только стук ее сердца. И еще вдруг стало трудно дышать.
Потому что он сказал правду. Ту, что она в глубине души уже подозревала сама. Очаровательный, прекрасно воспитанный дипломат, за которого Оливия собиралась замуж, – тот самый человек, который с яростью рванул занавеску носилок, требуя, чтобы носильщики не смели задерживаться. Он знал, что его слуга кого-то сбили, и даже не спросил, жива ли несчастная.
– Почему? – коротко спросила Оливия.
Мир, казалось, сузился до невероятно малых размеров. Остались только они. Кровь бурлила в его жилах раскаленным приливом, и Льюис понял, что охвачен пламенем, разгоревшимся из тлеющих углей. Ему хотелось обнять ее и утешить. Погладить по голове, вытереть грязь с лица, поцеловать нежные беззащитные губы. Любить, любить, любить…
Льюис машинально провел рукой по волосам. Потеряв свою любовь, он не думал, что снова полюбит.
Насмешливая улыбка коснулась его губ. Живущие в Китае европейцы были едины в своем мнений: такая женщина, как Жемчужная Луна, не годится в жены белому человеку. А уж Оливия Харленд тем более не подходит доктору, привыкшему работать в отдаленных китайских провинциях, таких как Чжили и Шаньси. И думать об этом просто безумие. Разве согласится изнеженная английская леди жить в глуши?
Поэтому, когда он опустил руку, в глазах не осталось и следа обуревавших его страстей.
– Потому что он европеец, – бесстрастно пояснил Синклер, – и принял вас за китаянку.
Оливия кивнула, отчетливо сознавая, что здесь, на пыльной, шумной улице, течение ее жизни необратимо изменилось. Она не станет женой Филиппа Казаноффа. Пусть она вообще не выйдет замуж, но никогда не пойдет к алтарю с человеком, у которого нет ни малейшего желания проявлять доброту и снисходительность к слабым и беззащитным. С человеком, которому бесконечно далеко до Льюиса Синклера.
– Так мы идем к собору? – спросила она, судорожно сглатывала ком в горле.
Льюис кивнул.
– А у вас хватит сил? Справитесь?
– Справлюсь, – спокойно ответила Оливия. Она справится сегодня, и завтра, и во все оставшиеся до конца жизни дни. Справится сама и без него, потому что иного выхода нет.
– Почему вы хотите встретиться с епископом Фавье? – спросила она, пытаясь унять дрожь. Но он сжал ее руку и снова повел вперед.
