Она задрала подбородок.
– Твой отец заслужил отдых, хотя бы по вечерам. Все эти годы ему приходилось много работать, чтобы поддержать нас.
Я не стала развивать эту тему.
– Ему нужно лечь в больницу?
– Я никому не говорила, – прошептала она, промокнула глаза, и искренность, объединившая нас на миг, исчезла. – Конечно нет. И мы бы не хотели, чтобы соседи знали. – Она твердо посмотрела на меня. – Абсолютно исключено. Семейные дела – дело внутреннее.
Семейные дела – дело внутреннее.
Сколько раз я слышала это фразу в детстве?
Мы смотрели друг на друга через стол – две женщины, объединенные родством, что заметил бы любой на нас взглянувший. Я была более молодой копией ее, с таким же полными губами и ломаной линией волос. Мои глаза были скорее серыми, тогда как у нее голубыми, но одинаковой формы и так же широко расставлены, что придавало нам выражение невинности, хотя это впечатление было обманчивым.
– Ты так меня никогда и не простишь? – Я совсем не хотела, чтобы мой голос дрожал, но не смогла с собой справиться. Мои пальцы сжали салфетку. – Проклятье, мама, ты когда-нибудь об этом забудешь?
Она хмыкнула, словно я даже не заслуживала ответа, что снова превращало меня не в Элли, а в Эллу. Сознавать это было неприятно.
Она хотя бы не проигнорировала полностью мой вопрос и не притворялась, что не понимает, о чем я. Чтобы собраться с мыслями, я уставилась на свой недоеденный бургер. Официант помешал мне выпалить что-нибудь еще, спросив, не нужна ли мне коробка.
– Нет, спасибо.
Мать щелкнула языком.
– И напрасно!
– За ланч плачу я, так что тебе не стоит об этом волноваться.
– Не в этом дело, – сказала она. – Элла, нельзя бросать деньги на ветер.
– Так как мой тыл не прикрывает мужчина, – закончила я за нее. – Я помню. – Пожалуйста, принесите нам чек.
Официант, оказавшийся между нами, словно дельфин в сетке для тунца, попятился. Мать испепеляла меня взглядом. Во мне уже не было такого же огня, поэтому я просто молча смотрела на нее.
– Официант тебя даже не знает, – наконец сказала я. – И более того, вряд ли его это сколько-нибудь колышет.
– Я же говорю – дело не в этом. – Она поерзала на стуле и нахмурилась.
У меня больше не было сил с ней бороться. Наполовину съеденный ланч камнем лежал у меня в животе. Я снова вытерла рот, затем руки и накрыла свой ланч использованной салфеткой, чтобы не чувствовать его осуждения.
– Тебе правда лучше приехать. Пока не стало слишком поздно.
Вот и разгадка. Настоящая цель этого ланча наконец предстала передо мной в полный рост.
Я пожала плечами:
– Я очень загружена на работе.
Она подалась вперед. Слишком быстро для женщины, утверждающей, что у нее фибромиалгия, и жалующейся на то, что эта болезнь не позволяет ей самостоятельно делать уборку. Она расстегнула верхнюю пуговицу моей блузки, обнажая кожу. Ее лицо перекосилось.
– Вот этой работой?
Я машинально положила руку на горло и снова застегнула пуговицу, скрывая маленькую фиолетовую отметину.
– У меня есть работа…
– Ты про какую работу говоришь? – глумливо спросила она. – Проституткой? Или, может быть, не работа мешает тебе делать то, что положено каждой уважающей своих родителей дочери? Может, дело в чем-то другом? Может быть, ты так загружена, потому что потакаешь своей развращенности?
Пока не увидишь свое отражение в зеркале, трудновато представить выражение своего лица, но я чувствовала, как мое бледнеет и становится холодным. Должно быть, именно так оно и было, так как рот моей матери скривился в знакомой мне усмешке, которая означала триумф, потому как ей удалось-таки вызвать у меня ответную реакцию. Что тут скажешь? Мы продолжаем играть в игры, даже когда знаем, что не можем в них победить.
– Ты бегаешь к своему боссу, Элла? Это он тебя так отсосал?
– А я-то думала, тебя волнует то, что я никогда не смогу подцепить мужика, – тем же приторно-сладким голосом, под стать ей ответила я.
У нас с матерью были общими не только глаза и волосы. И у нее, и у меня присутствует мстительная жилка. Если она – королева затаивать обиды, то я уж точно герцогиня. Я узнала, что слова могут ранить сильнее ножа, и у меня был хороший учитель.
Она покачала головой:
– Мне так стыдно за тебя, Элла.
Я промолчала – ни одного слова в ответ – и потому вышла из этого разговора победителем – что возразишь молчанию? Ей нужно было топливо, чтобы продолжить свою тираду, а я оставила ее на голодном пайке, хотя позже у меня жгло язык от слов, которые мне пришлось проглотить.
Она встала, прижимая к себе модную сумочку.
– Можешь не утруждаться меня провожать. Я сама поймаю себе такси. Но, Элла, ты правда должна к нам приехать, если не ради меня, то хотя бы ради отца.
– И может быть, также соседей.
Не успев уследить за языком, в одну секунду я превратилась из победительницы в побежденную.
Моя мать не считает, что главное в любом споре – это оставить за собой последнее слово. Но слово – это не единственный способ закончить спор в свою пользу. Иногда помогает что-то другое, например тяжкий вздох, к которому она и прибегла. Изображая праведное возмущение, удалилась, распространяя вокруг себя эту ауру.
Я расплатилась и, как дочь своего отца, прошла дальше по улице, зашла в бар и забилась в уголок, чтобы не пришлось ни с кем общаться.
Ремонт в моей столовой продвигался мучительно медленно. Меня охватывало чувство вины всякий раз, когда мой взгляд падал на банки с краской и ведерко с кистями, набухающими влагой в подсобке, но закрытая дверь почти мгновенно лишала меня еще одной головной боли.
Я винила во всем Дэна. После встречи его одноклассников неделю назад он звонил мне почти каждый вечер. Работа оставляла нам время только на телефонные звонки, что не могло меня не радовать. Чаще всего, возвращаясь после работы, мне хотелось что-нибудь разогреть на ужин, принять душ и заползти в постель. Дэн как будто это чувствовал, потому что больше не предлагал мне встреч. И я испытывала от этого разочарование. И это также не способствовало продвижению работы в столовой.
Я люблю свой дом. Это по-настоящему
Ветхий дом, который я купила, был расположен в районе города, который мэр относил к «непрестижным». Соседи мои также не были людьми выдающимися, но постепенно все менялось. Власти города в попытке оживить деловую активность центра Гаррисбурга оказывали значительную финансовую поддержку проектам, преследующим ту же самую цель. Конечно, гораздо приятнее жить по соседству с людьми, имеющими спортивные машины, а не крадущими их.
Я сделала ремонт, но не стала менять интерьер комнат, оставив их прежними, хотя это и означало некоторое неудобство в пользовании туалетом и ванными. Я переходила от комнате к комнате, как только у меня появлялось время и деньги, наняла профессионалов, чтобы устранить ущерб, вызванный временем,
