Он поднялся вслед за мной.
– Извини.
Я сжала руки в кулаки.
– Ты обвинил меня в том, что я встречаюсь с другим за твоей спиной. Ты сказал, что предательство – самый отвратительный поступок. Если бы я согласилась, что бы ты сказал жене?
Мэтью не знал, куда себя деть, и я поняла, что дело было не только в письмах, которые он нашел, но и в знании того, кто их слал и почему они перестали поступать. Я ушла. На улице он больно ухватил меня за локоть и повернул к себе, скорее всего оставив после себя синяк.
– Я пытаюсь сказать тебе, что я был не прав!
– Ты говорил, что любишь меня. Но представь себе, Мэтью, я слышала слова получше от мужчин похуже, и если бы ты меня любил, то не оставил так, как ты это сделал.
Рот, который когда-то целовал мое тело, исказила гримаса.
– Ты должна была сказать правду.
Я рассмеялась низким, горьким смехом.
– Я и сказала правду, а ты дал мне от ворот поворот.
Я все еще помню выражение его лица. Отвращение. То, как он попятился от меня.
– Моей вины в том не был. Я не позволяла ему делать все то, что он делал, Мэтью. Он просто делал. Я не просила его писать мне тех писем. А он их писал.
Мэтью ничего не сказал. Я выдернула руку.
– Я не позволяла своему брату делать все те вещи. – Мэтью моргнул, и я порадовалась. – Он просто делал. И я надеялась, что ты меня все равно будешь любить. Но ты от меня отвернулся. Так скажи-ка мне, Мэтью, кто же меня в конце концов имел?
Я повернулась и пошла прочь, чувствуя тошноту, и, когда Мэтью меня окликнул, не обернулась.
Я оглядела двор торгового центра, где толпились семьи, пришедшие на фестиваль.
– Отличная работа, Боб, – похвалила я.
Боб улыбнулся:
– Да. Возле нас будет куча народу.
Тройным Смитам и Брауну не было нужды париться по этому поводу – у компании хватало дел и без того, чтобы себя рекламировать. Но я была рада, что старший Смит решил принять участие. Приятно было работать в компании, которая интересуется не только делами своих сотрудников, но и проявляет интерес к общественным мероприятиям.
Мне редко доводилось бывать в компании с детьми. У меня нет племянников или племянниц, и, в то время как мои кузены обзаводились детьми, мой опыт общения с ними сводился к восхищению ими издали. Я вообще не знаю, как и о чем говорить с детьми. Мне претит общаться с ними, снисходя до них, словно у них нет мозгов, и в то же время они меня озадачивают.
– Привет, – обратилась я к маленькой девочке, держащей за руку своего младшего брата. – Хочешь подарочный пакетик?
В ответ – ничего. Ни улыбки, ни кивка, ни слова. Мальчик что-то залепетал, но девчушка молчала как могила.
– Кара, – сказала женщина, что была с ними рядом. Логично было предположить, что это их мать. – Тебе задали вопрос.
Она подтолкнула девочку вперед. Я тут же протянула пакетик, чувствуя себя так, как могла чувствовать Дайан Фосси, терпеливо добиваясь, чтобы ее признал пугливый примат. Девчушка молча смотрела на меня. Ее братик засунул палец в нос. Я протянула два пакетика их матери.
– Дайте своим детям сами, – сказала я. – Вот здесь найдете бумажные салфетки.
Она не поняла. Возможно, ковыряние в носу уже не считалось дурной привычкой. Однако она взяла пакетики, поблагодарила меня, затем они втроем влились в толпу.
Я взяла новый пакет и повернулась к другому гостю фестиваля:
– Привет! Хочешь подарочный пакетик?
Мальчик, что стоял у нашего стола, чуточку перерос графические мини-планшеты и цветные мелки, а вот бумажные салфетки ему могут пригодиться. Он переминался с ноги на ногу, не вытаскивая рук из карманов своей толстовки, которая была ему великовата. Волосы у него подросли и падали на глаза, но я не думала, что он смотрит на меня.
– Здравствуйте, мисс Каванаг.
Он стоял в поредевшей толпе. Я оглянулась через плечо на Боба – он открывал новую коробку с подарками. Марси покинула свой пост у машины с попкорном, чтобы купить всем что-нибудь перекусить. Я выпрямилась и, контролируя голос, сказала:
– Здравствуй, Гевин.
– Я увидел вас здесь и просто хотел сказать, что… что…
Я не спешила ему на помощь, продолжая смотреть в одну точку поверх его плеча. Обвинения его матери настолько глубоко и так сильно меня задели, что я не могла ему даже улыбнуться.
– Мама, она… Как бы это сказать?… Она была не права.
Я кивнула и стала наводить порядок на столе. Гевин потоптался на месте. На груди его толстовки был изображен ухмыляющийся скелет с кинжалом в черепе.
– Мама, она… Она просто устала от того, что я не занимаюсь домашними делами и очень много времени провожу с вами. Она захотела узнать, почему я так долго у вас пропадаю.
– Ясно. – Я подняла голову и встретилась с его глазами, выглядывающими из-под челки. – И насколько я понимаю, ты ей сказал.
Гевин пожевал губу.
– Ну да.
Я кивнула и снова стала поправлять стопки блокнотов и наборы карандашей.
– Правда, тогда возникает интересный вопрос: почему она думает совсем другое?
Гевин не знал, что на это ответить, наверное, поэтому произнес с вызовом:
– Вы хорошенькая, а я подросток и…
Я снова подняла на него глаза и, должно быть, пригвоздила его своим взглядом, потому что он оборвал себя.
– Наверное, ты не понимаешь, Гевин, сколько проблем мог бы мне доставить.
Я говорила, не повышая голос. Увидев перед нашим столом двух близнецов в одинаковой одежде, я протянула им два пакета с подарками. Они одинаково улыбались перепачканными от шоколадного мороженого ртами. Их родители потянули их прочь, и я снова повернулась к Гевину:
– Теперь понимаешь?
Он пожал плечами:
– Мама сказала, что она понимает, что у меня гормоны и все такое, и, если мне предоставить шанс сделать что-нибудь непристойное, я сделаю.
Непристойное. Это слово вызвало у меня неприятное чувство. Боб сказал, что отлучится в туалет. Я была рада, что он оставит нас с Гевином одних. Он ушел. Я скрестила руки на груди.
– Ничем непристойным я заниматься с тобой не предлагала. – Между нами словно с грохотом сошлись две льдины.
Гевин не отрывал взгляд от пола, переминаясь с ноги на ногу.
– Я сказал, чтобы она не спрашивала про мою спину. Чтобы она ни о чем другом не спрашивала.
– Я думала, мы друзья, – наконец произнесла я без всякого участия. – Друзья не предают друзей, чтобы спасти свою задницу.
Он снова пожал плечами:
– Я прошу прощения.
– Я на работе, – сказала я. – Пожалуйста, не мешай мне.
Гевин отошел, бросив на меня скорбный взгляд через плечо. Я сделала вид, что не заметила.
– Извини меня за эти слова, дорогая, но ты выглядишь как шесть кусочков дерьма на палочке.
– Ну ты и скажешь тоже, Марси. Спасибо тебе большое. – Я добавила сахар и сливки в свою чашку с
