было гораздо тише. Томас побродил по прохладному массивному трансепту, восхищаясь огромными колоннами, покрытыми декоративной резьбой в виде листьев винограда, затем посидел немного, разглядывая глубокую синеву витражей работы Шагала. Это было все равно что находиться под водой и глядеть вверх, на солнце, яркие меняющиеся краски которого словно простирались в бесконечность. Чем больше Томас смотрел на витражи, тем четче ему казалось, что он плывет по волнам, увлекаемый течением, парит, словно дух, освободившийся от бренной оболочки.
У него в памяти всплыли слова из песни «ХТС» о Боге, сотворившем болезни и алмазы…
Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы встать и вернуться в мир, показавшийся теперь совсем темным. Поставив свечку за Куми, Томас прошел к машине. На улице похолодало, поднялся ветер, обещающий дождь. Ощущение достигнутого успеха притупилось, не помогло даже то, что он представил, как выкрадывает утерянную пьесу Шекспира из какого-то заброшенного, полуобвалившегося подвала под Эперне. Странно, что в таком созерцательном настроении Найт вообще обратил внимание на этого мужчину.
Молодой парень с коротко остриженными волосами, в длинном сером пальто стоял позади него в соборе. Томасу показалось, что он уже видел его прежде, вероятно в подвалах «Таттинже». Парень быстро прошел следом за ним несколько ярдов, но резко остановился, когда Томас добрался до своего «пежо» и стал искать ключи. Отвернувшись, парень уставился в витрину магазина, словно его внимание привлек какой-то выставленный в ней товар. Как только Томас отъехал от тротуара, тип в длинном пальто развернулся к улице и поднял руку, словно подзывая такси. В зеркале заднего вида Найт заметил, как приземистый зеленый седан, кажется «ситроен», стоявший на углу, рванул с места и парень быстро сел в него. Конечно, полной уверенности быть не могло, и все же Томас был готов поспорить, что это не такси.
Глава 49
Томас ехал по шоссе Н-51 на юг, в Эперне, мимо обширных полей и виноградников, ровными прямоугольниками раскинувшихся на склонах невысоких пологих холмов из известняка. Свернув с шоссе, он поплутал, по крайней мере один раз сунулся не туда, куда нужно. После чего потянулись опрятные деревушки, застроенные антикварными домиками, с обязательными рыночными площадями и военными мемориалами, относящимися к Наполеоновским, Первой или Второй мировым войнам. В конце концов ему пришлось остановиться, выйти из машины и свериться с дорожным указателем, наполовину скрытым раскидистым платаном. По указателю он определил, что оказался у черта на рогах. Предположив, что здесь в прошлом произошло какое-то значительное сражение, Томас поднялся по ступеням к монументу с выцветшим французским флагом. Это был кирпичный обелиск, окруженный плитами с именами. У его подножия лежат свежие цветы. Найт прочитал надписи и отметил, как часто повторяются одни и те же фамилии. Только теперь у него мелькнула мысль о том, что здесь, вероятно, находилась деревня, уничтоженная войной, — в данном случае Первой мировой. Многие имена были женскими. Возможно ли, что целая деревня была стерта с лица земли, все дома и люди сгинули в длившемся четыре года окопном ужасе, который был «войной во имя окончания всех войн»? Взглянув на карту в путеводителе, Томас пришел к выводу, что такое возможно. Эперне находился прямо на реке Марне, месте крупнейших сражений в начале и конце войны. В промежутке берега переходили от немцев к союзникам и обратно, и весь регион был разорен.
Остановившись на самом верху лестницы, Найт оглянулся на дорогу, по которой приехал. Вокруг не было ничего, кроме полей со странными круглыми башенками с коническими крышами, крытыми шифером, в которых, вероятно, хранился силос, и редких, отдельно растущих деревьев. Зеленого «ситроена», который, как ему показалось, следил за ним, когда он покидал Реймс, нигде не было. Томас не смог вспомнить, видел ли он его хоть раз на шоссе после того, как выехал из города.
«Ты становишься маниакально подозрительным, — подумал он. — Ничего хорошего в этом нет».
Вернувшись к машине, Найт поехал в обратную сторону.
Эперне, когда Томас наконец до него добрался, оказался живописным городком с обсаженными деревьями бульварами и большими зданиями с квадратными фасадами и остроконечными ступенчатыми черепичными крышами. Быстро темнело, и Найт устал. Он нашел маленькую анонимную гостиницу, где поужинал жарким из сочной телятины и местным сыром, после чего поднялся в свой спартанский номер. Кровать оказалась жесткой и узкой, но Томас заснул быстро и просыпался всего один раз до того, как полностью рассвело. Он не помнил, что ему снилось, но очнулся с чувством беспокойства, уверенный в том, будто должен что-то сделать, хотя никак не мог вспомнить, что же именно.
Томас поблагодарил чересчур строгую хозяйку за завтрак из хлеба, сыра и кофе с молоком, изучил план центральной части города и решил оставить машину у гостиницы.
Похоже, жизнь Эперне была полностью посвящена шампанскому. Вдоль одной широкой улицы тянулись здания с воротами знаменитых домов: «Перье-Жуэ», «Мерсье», разумеется, «Моэ и Шандон». Здесь же стоял и памятник монаху, в честь которого называлась самая известная марка: «Дом Периньон». Были и другие дома, поменьше. За ними начинались виноградники, которые поднимались на холмы, окружавшие город. Среди них, в самом конце улицы, Томас отыскал «Демье».
Он был не таким внушительным, как другие дома, не столь элегантным, напоминающим что-то среднее между разросшейся фермой и маленьким неухоженным замком. Но, как и у многих его соседей, за чугунной оградой, выкрашенной в черный цвет и отделанной позолотой, начиналась вымощенная щебнем дорожка. Ворота были открыты, и вывеска приглашала туристов совершить экскурсию по подвалам. В конце квартала у тротуара стоял зеленый «ситроен», пустой. Томас рассеянной походкой прошел мимо него к табачному ларьку на углу, но так и не смог определить, та ли это машина, которую он видел в Реймсе. В ларьке Найт купил маленький фонарик, сунул его в карман и вернулся в «Демье».
Томас снова приобрел билет на экскурсию, на этот раз аж за двенадцать евро. В ожидании он просмотрел материалы, выставленные в вестибюле. В отличие от относительно вольной прогулки по «Таттинже», обзорный тур по «Демье» был строго регламентирован и, как выяснил Томас, автоматизирован. Ему почему-то казалось, что «Демье» относится к второстепенным производителям шампанского, недостойным внимания туристов, избалованных прелестями, расположенными в начале улицы, однако здесь было полно народу, в основном французов. «Демье» действительно был небольшим домом, выпускающим шампанское в крошечных объемах по сравнению с такими гигантами, как «Моэ и Шандон», однако его продукция, по крайней мере во Франции, считалась образцом высочайшего качества. Компании принадлежало меньше сорока акров виноградников, поэтому общий объем составлял всего несколько сот тысяч бутылок в год, но, как утверждалось, только здесь досконально соблюдались все традиционные методы производства шампанского, что отражалось в ценах. Прогулявшись по магазину, Томас не нашел ни одной бутылки, которая стоила бы меньше ста пятидесяти американских долларов, но многие ценились в несколько раз дороже. Ему захотелось узнать, действительно ли кто-то способен различать вкус, любит и хочет пить что-то настолько чудовищно дорогое, по тысяче долларов за бутылку? По две тысячи? По пять? Или же это была лишь ловушка, завлекающая тех, у кого денег больше, чем ума?
Двое сотрудников проводили экскурсионную группу к двум лифтам из нержавеющей стати. Осмотрев толпу, Томас обнаружил пару знакомых лиц: американца в костюме, которого он видел в Реймсе, и парня в пальто, преследовавшего его в зеленом «ситроене». Вероятно, водитель тоже находился здесь, но Найт не успел его хорошо рассмотреть.
— Сэр, будьте добры, заходите внутрь, — сказала сотрудница.
Беспокойно взглянув на толпу в кабине, Томас ответил:
— Спасибо, я подожду следующего.
Когда двери начали закрываться, он отвернулся, гадая, заметил ли его парень в пальто. В том, что американец его не видел, Томас был твердо уверен. Сотрудница, строгая женщина с седыми прядями в черных волосах, заплетенных в косу, вежливо кивнула, даже не пытаясь скрыть свое недовольство.
Ее взгляд красноречиво говорил: «Ох уж эти туристы!» Или еще хуже: «Ох уж эти американцы!»
