занятиях в качестве ассистентов всегда присутствовали аспиранты…
— Хорошо, — сказал Тейлор. — Да, очень умно. Я был ассистентом у Дагенхарта, Эсколм меня знал и обратился ко мне, когда Даниэлла попросила его ничего не говорить профессору.
— Тейлор, брось пистолет. Смертей и так уже достаточно. Дальше будет только еще хуже.
— Вот как? — хмыкнул Брэдли. — Как там сказал поэтому поводу Макбет? «Я так глубоко погрузился в кровь, что все равно, не стоит ворочаться, — плыву вперед».[65] У меня уже большой личный счет, и я до сих пор на свободе. В Ивенстоуне я тебя пощадил в память о былой дружбе. С тех пор ты причинил мне много неприятностей. Сейчас я ничего не выиграю, сохранив тебе жизнь, но могу многое потерять.
— Знаешь, как еще я догадался, что это ты? — спросил Томас. — Ты ни разу не интересовался, почему я здесь. Я рассказал тебе про Куми, помнишь? Мы сидели в «Грязной утке», и я говорил… обо всем. Ты ведь знал ее и то, что мы женаты, но не спросил: «Эй, Том, почему ты не спешишь к ней?» Мне это еще тогда показалось странным. Я подумал: «Может быть, он просто не хочет лезть в чужие дела? Все же… почему не предлагает мне лететь к Куми в Японию или забрать ее к себе в Штаты?» Но я был нужен тебе здесь. Тогда, в Чикаго, ты приготовился меня убить, так как полагал, что я уже нашел пьесу, но когда понял, что она по-прежнему где-то спрятана, решил позволить мне заняться поисками и посмотреть на результаты. Ты прикончил бы меня только тогда, но никак не раньше. Поэтому у тебя даже в мыслях не было предложить мне быть рядом со своей женой, когда ее оперировали, удаляя опухоль.
Он начал говорить, просто чтобы заставить Брэдли поддерживать разговор — обыкновенная уловка, позаимствованная из множества прочитанных детективов. Однако, когда Найт облачил свои мысли в слова, что-то произошло. Страшная правда, которая до того была только в голове, проникла в кости Томаса, разъяряя его.
Брэдли, похоже, ничего не услышал. Пройдя к середине могильника, он наклонился, поднял книгу и стряхнул с нее капельки бензина.
— Почему ты так жаждешь получить эту пьесу? — спросил Найт.
— Томас, не надо, — усмехнулся Тейлор. — Давай не будем разыгрывать этот бред в духе Агаты Кристи. Ты прекрасно понимаешь, зачем мне нужна эта пьеса. Я помощник преподавателя в крохотном колледже с учениками, едва владеющими грамотой, вкалываю по полной и получаю скудное жалованье. Попечительский совет предупредил меня, что если в ближайшие два года я не добьюсь значительных успехов на научном поприще, контракт со мной продлевать не будут. Ты можешь в это поверить? Значительные успехи на научном поприще! Разумеется, имеется в виду книга. Во всем колледже нет ни одного человека, способного понять эту чертову монографию, если бы я ее написал, а мои ученики заняты только тем, что списывают другу друга и воруют курсовые работы из Интернета Они даже не знают, что у нас есть библиотека, не говоря уже о том, чтобы брать из нее книги. Но этим кретинам нужна публикация, а моя работа в театре не считается серьезным академическим занятием.
— Обнаружение утерянной пьесы избавит тебя от необходимости писать научную работу? — поинтересовался потрясенный Томас. — Вот из-за чего погибли все эти люди?
— Это позволит мне остаться в классе и в театре, где по-настоящему изучается наследие Шекспира. Попечительскому совету нужна работа о каких-то давно забытых наставлениях по рыбной ловле и пустых эссе эпохи Возрождения, которые мы читаем только для того, чтобы сделать на них ссылку в собственных бессмысленных эссе. Это же полный бред. Он называется исследованиями, как будто это поможет спасать человеческие жизни, создавать более экономичные машины или что там еще, однако на самом деле это лишь особый, тайный знак нашей профессии. Такое занятие не имеет никакого отношения к настоящему образованию, никак не связано с тем, о чем были написаны все эти пьесы. Да, я опубликую «Плодотворные усилия любви», возможно, получу кафедру в каком-нибудь более престижном колледже, где учащимся есть хоть какое-то дело до Шекспира. Но я также поставлю ее на сцене, покажу всему миру такой, какой она должна была быть, как образчик драматургии, а не сырье, которое используют для продвижения по карьерной лестнице наши ученые мужи, похваляющиеся собственным умом.
— Ты собираешься поставить пьесу?
Это был голос Эльсбет Черч. Сквозь безразличие в нем проступило что-то еще, зловещее и яростное.
— Разумеется, я собираюсь ее поставить, — подтвердил Брэдли. — Это ведь пьеса. Ее нужно смотреть в театре, а не читать, сидя в кресле…
Черч бросилась на него, вытянув перед собой руки. Ее стремительное дикое нападение застигло Брэдли врасплох, и она почти добежала до него, когда прогремел выстрел.
Глава 92
Услышав, как пуля отразилась рикошетом от камня, стоявшего справа от него, Томас пригнулся, буквально распластался на земле. Его пальцы скользнули по рукоятке мотыги, которой Черч и Дагенхарт выкопали из тайника утерянную пьесу. Он схватил инструмент, и ночь тут же разорвал еще один выстрел, за которым последовал жалобный стон.
Пуля попала в Эльсбет Черч. Наступила тишина, затем Найт услышал хриплое дыхание распростертой на земле женщины.
Тейлор Брэдли лежал, опрокинутый на спину. Алчные пальцы Эльсбет сорвали с его лица очки ночного видения, но пистолет оставался у него в руке, и он уже поднимался на четвереньки.
Не раздумывая, Томас перекатился вправо, быстро нырнул за ближайший камень, затем, низко пригибаясь, перебежал к следующему.
Брэдли услышал движение и дважды выстрелил туда, где Найта уже не было.
Добежав до зияющего отверстия погребальной камеры, Томас распластался на земле и застыл совершенно неподвижно.
Мгновение стояла полная тишина, затем послышался голос Брэдли:
— Томас, выходи. Давай не будем напрасно все усложнять. Мы ведь когда-то были друзьями.
Это странное замечание поразило Найта. По большому счету они с Брэдли не ссорились, оставались друзьями до тех пор, пока тот не решил его убить.
Но в голосе Тейлора было что-то еще, какая-то показная небрежность, прозвучавшая лживо.
Томас сосредоточился, и его мысли остановились на очках ночного видения. Даже если они не разбились при падении, Брэдли сейчас не рискнет их надевать. Это потребует внимания, а Брэдли не мог ни на что отвлекаться, поскольку Найт находился всего в нескольких шагах.
Но раз он по крайней мере несколько минут пробыл в очках, его глаза к ним привыкли. Сейчас убийцу окутала совершенно другая темнота, к которой ему еще нужно было привыкнуть.
Томас медленно двинулся вокруг кургана, стараясь бесшумно перебежать к соседнему камню. Тишину нарушало лишь хриплое дыхание Эльсбет Черч. Найт скользнул к следующему монолиту, и на этот раз ему показалось, что Брэдли среагировал, поворачиваясь на звук.
Но выстрела не последовало. Тейлор не знал, где находится его противник. Вместо этого он заговорил тихим, мягким голосом:
— Уж ты-то должен понимать, почему эту пьесу нужно показать всему миру. Ты не можешь допустить, чтобы такие персоны, как Дагенхарт, определяли природу искусства. Присоединяйся ко мне, и мы откроем «Плодотворные усилия любви» человечеству. Вместе. Это будет торжество жизни. Дань всему тому, что ты ценишь, Томас. Рассматривай это как памятник Куми.
Последние слова пригвоздили Найта к камню, приклеили его ноги к земле. Зажмурившись, он раскрыл рот в беззвучном крике. Но так продолжалось всего одно мгновение. Затем в нем вскипела страшная ярость.
Не раздумывая, Томас выскочил из укрытия и бросился в каменный круг.
Молниеносно развернувшись, Брэдли выстрелил, но Найт неудержимо бежал вперед. Он не знал, задела ли его пуля. Ему было все равно. Еще четыре ярда, и он замахнулся мотыгой по широкой смертельной дуге. Острый конец поймал полоску лунного света, блеснул искрой и ударил Брэдли по
