перебинтовываются и срочно отправляются на приемный пункт. Раньше охотники сами вываривали панты. Николай долго и обстоятельно рассказывал про различные способы выварки пантов, для которых требуется уйма времени и громоздкая посуда. Раньше охотники уходили на промысел не на два-три дня, как теперь, а на месяц и потому имели возможность брать в зимовье такую посуду. Сейчас добытые панты сразу отправляют в район, а оттуда самолетом в город. Но если охотник промешкает с отправкой, то ценные рога приходят в негодность.
Часа за два до захода солнца, разложив по карманам бинты, пластырь, патроны, мы вышли на тропу, петляющую меж валунов, вдоль береговой кромки. Холодный ветер со склонов гор отжимал ледяное крошево в открытое море. Освобождающийся Байкал шелестел и ворочался в приглушенном шорохе разламывающихся льдин. Мы шли мимо небольших озер, и пары осторожных турпанов, едва подпустив нас на ружейный выстрел, срывались с воды и низом уходили через море к чернеющим островкам. Береговая тайга обмелась холодными тенями вечера и притихла. Тишину нарушали только хриплые крики кедровки. Мы прошли километра три и у Тонкого мыса, серпом вползшего в море, свернули в распадок. Из провала распадка, густо обросшего лиственницей и сосной, потягивал пронзительный холодок. Николай остановился, обмахнул шапкой разгоряченное лицо и завертел головой, ловя ветер на щеку.
— Дух хороший, — прошептал он. — Если ночью не закрутит, думаю, должен быть фарт… Чуешь, как потягивает сверху?
Холод ровным дыханием набегал из теснины распадка. Повесив карабин на ветку, Николай присел на корточки и принялся набивать трубку. По его смуглому лицу бродила улыбка, выдававшая волнение и радость предстоящей охоты.
Солнце уже свалилось за горный хребет, и потускневшие облака слоями расположились по горизонту. Небо затянулось ночной тенью, и сквозь эту вуаль проступали еще бледные, еле видимые звезды.
— Добрая ночка для солонцов, — прошептал Николай, довольно оглядывая небо. — Мы с тобой, пожалуй, в самый раз угодили. Сейчас последний раз покурим, и все! Смотри, потом до утра терпеть придется, понял?
Под береговым обрывом шелестело льдинами море, и табачный дым сизыми перьями уносился прочь. Николай курил молча и сосредоточенно, лицо его было строго, казалось, что он совершает какой-то обряд перед выходом на охоту.
Подъем сразу же пошел вкрутую. Тропа ползла по кустам багульника, сбивалась в овражки, часто выскальзывала из-под ног и терялась. Сумеречная мгла незаметно и быстро затопила распадок, и он весь задышал пронзительной сыростью. Вкрадчивый шорох наших шагов, шелест кустарника, чуть слышно царапающего нашу одежду, — и вдруг, словно удар по ушам, резкий окрик кедровки! Настойчивый и уверенный, как окрик часового в ночи. Мы замерли на полушаге. Николай беззвучно выругался и, пригнувшись, долго оглядывал вершины деревьев.
Порой преследуя человека из любопытства, кедровка своим хриплым настырным криком словно предупреждает тайгу о приближающейся опасности. Николай рассказывал, что, заслыша тревожный голос кедровки, медведь, изюбр или лось начинают вести себя настороженно, беспокойно и сразу уходят прочь при малейшем намеке на опасность. И случается, что, потеряв терпение, незадачливый охотник сгоряча разряжает стволы по взъерошенному комку пуха, из которого торчит острие долгого носа…
Впереди нас среди хвои показался просвет. Николай подал знак остановиться. Сам он исчез в хвое, и через минуту я услышал его призывный свист. На вершине распадка небольшая поляна, обросшая по краям низкорослой сосной и кустарником. На краю поляны, где кончается коридор распадка, виден скрадок — низкая четырехугольная оградка, выложенная из неошкуренных бревен и присыпанная ветвями. Метрах в двадцати от скрадка по краю поляны тянется обнаженная земляная осыпь. Николай кивнул на нее, и я понял, что это и есть природный солонец, о котором он мне рассказывал. Елозя на животах, мы с трудом забрались в тесный скрадок и разместились в нем, стараясь не потревожить ни одной веточки. Приглушая ладонью щелчки, я взвел оба курка и просунул стволы в щели бревен. В левом стволе пуля, в правом — картечь. Картечь удобна в ночной охоте, когда целевая стрельба почти невозможна. Николай долго и убедительно растолковывал мне преимущества ружья в ночной охоте на солонцах, но сам взял с собой карабин, предмет моей неиссякаемой зависти. Перед выходом он зачернил сажей ствол, чтобы сталь не отсвечивала в ночи. Малейший просчет — и насторожившийся зверь может не подойти к солонцу.
Сырость медленно облегала тайгу. Ватник на мне отяжелел, язычки холода проскальзывают по спине. Лежа на животе, чувствую, как постепенно все тело начинает зудеть от скованности; так и подмывает привстать и хоть немного размяться. Но чуть я пошевелил онемевшей ногой, как тут же угодил в бревно, оградка скрипнула и зашелестела осыпающейся трухой коры. Слышу злое сопение Николая. Замираю и на мгновение даже перестаю дышать. Николай приподнимается и припадает к щелям, смотрит на одинокое дерево, чернеющее на вершине распадка.
Когда мы подошли к солонцу, было часов десять. Пока поднимались и устраивались, прошло еще не меньше часа. Николай говорил, что чаще всего к этому солонцу изюбр подходит от полуночи до двух-трех часов, в самую темень. Вокруг нас хоть глаз коли — ничего не видно; только пышные костры звезд пылают высоко над тайгой. Подбираюсь к щелям и снова вижу только силуэт одинокого дерева на фоне звездного неба. Изюбр должен пройти мимо этого дерева, и скрадок рас положен так, что подход к солонцу просматривается на фоне неба: это единственный способ увидеть в ночи силуэт зверя.
Инхокские солонцы — одно из самых добычливых мест в районе от Еланцов и почти до самого Онгурена. По весне, как только наступает время промысла, охотники из окрестных селений спешат заветными тропами на Инхок, и, кто первым подойдет к солонцам, за тем право первого выстрела. Поэтому мы не стали ждать очередного рейса почтовой машины и за двое суток отмахали почти шестьдесят километров. Николай успокоился лишь на пороге зимовья. Распахнув дверь, он с удовольствием втянул носом нежилой воздух:
— Порядок, в эту весну, считай, мы первые!
На следующий день, даже не передохнув как следует с дороги, мы отправились на солонцы. Мне приходилось слышать, что раньше солонцы считались частной собственностью. Охотник не только отыскивал в тайге природные солонцы, но и сам устраивал их вблизи проторенных звериных троп. Солонцы переходили по наследству от отца-охотника к сыну, их можно было продать, выменять. За солонцами следили, и никто без ведома хозяина не имел права промышлять на них. И не раз из-за таежных солонцов возникали кровавые распри.
Охотясь на солонцах, нужно соблюдать несколько правил: не топтаться вокруг них, не рубить кустарники и деревья поблизости — словом, ничего не менять в привычной для зверя обстановке. Малейшее изменение уже настораживает зверя. Несколько лет назад какие-то охотники добыли на Инхоке изюбра и разделали его прямо на солонцах, побросав тут же шкуру и потроха. И почти два года к этим солонцам изюбр не подходил. У Николая лицо почернело, когда он рассказывал мне эту историю.)
…Бесшумная тень заслонила скрадок. Это Николай всем телом привалился к щелям, и я увидел, как качнулся и медленно поплыл в сторону ствол карабина. Сдерживая в пальцах дрожь, беру приклад на себя и перевожу стволы на силуэт одинокого дерева. Жду. До рези в глазах вглядываюсь в недвижные тени ночи, напрягаю слух, но вокруг ни малейшего шороха, ни трепета ветерка в листве…
(И все же Николай не ошибся: изюбр был близко. Но сколько я потом ни гадал, вспоминая эти напряженные минуты, сколько ни донимал Николая вопросами, я так и не мог понять, каким чутьем, каким слухом он угадал присутствие изюбра, находившегося от нас метрах в пятидесяти. Но и Николай до последней минуты даже не подозревал о присутствии близ солонцов еще одного живого существа, видимо и решившего исход ночной охоты.)
…Когда небо подернулось серым налетом и, застилая звезды, прибрели с запада легкие облачка, Николай привстал и, до хруста потянувшись, буркнул:
— Закуривай! На сегодня отлежались…
Он выбрался из скрадка и пошел вверх по тропе к дереву. По его осторожным движениям я понимал, что охота не совсем кончилась и Николай на что-то еще надеется. Не решаясь закурить, я смотрел ему вслед и мял в руках сигарету. Николай остановился под деревом, обошел его вокруг и вдруг в сердцах сплюнул. Только подойдя к нему, я понял, в чем дело, и чуть не взвыл от досады. Метрах в десяти от дерева на примятой траве четко различался раздвоенный треугольник изюбриного следа. Николай трогал пальцами траву и, покачивая головой, удрученно поглядывал то на меня, то на чащу кустов, росших по краю
