Избитый запрокинул голову и, выплюнув кровавую жижу изо рта, ощерился осколками зубов:
— Ничто у вас не сдеется. Не сдюжите! Побьют вас вскорости.
— О чём ты? За что парня убил, сволочь?
Елисей молчал. Сазонову передали котомку, которую тот уже закинул в лодку.
— Обыскать его! — приказал Вячеслав.
— Одёжу с его сымите, может, он заховал в подкладку чего, — раздалось из толпы казаков.
Сазонов подошёл к стоящему в одном исподнем преступнику.
— Ты расскажешь нам что-нибудь?
Елисей безучастно молчал.
— Повесить, — коротко бросил Вячеслав и, развернувшись, пошёл в посёлок.
Казаки одобрительно загудели.
Начальство посёлка было окончательно запутано дикой выходкой одного из гостей, выдавшего себя за друга и якобы заинтересованного в них человека. А он оказался засланным казачком, для погляду и докладу присланным к ним. Теперь стоило подумать, что ожидать от остальных посланников с Руси. После случая с Елисеем их тут же изолировали, и если боярские дружинники не противодействовали этому заключению, то Никита и люди его отца отчаянно сопротивлялись тому, чтобы их заперли в башенный погреб.
— Это душегуб от Судакова Анисима, не наш человек! Мы не в ответе за его деяния! — кричал Никита запиравшим его в погребе морпехам.
— Что делать будем, Андреич? — спросил Сазонов начальника посёлка, наблюдая, как могучий ефрейтор накладывает запор на люк погреба. И тут же сам себе ответил: — Чую, хана настанет с такими гостями. Как котята слепые. Разведку бы замутить.
— Откуда её взять-то, — удивился Вячеслав, — да и кто в разведку пойдёт? Мы же как белые вороны! Или ты казачков хочешь использовать?
— Я бы не стал на них полагаться, — ответил Сазонов.
— А Кузьма?
— А что он? Он с Хрипуновым на ножах — ты это имеешь в виду?
— Ну да, думаешь, тоже не стоит доверять?
— Думаю, что рано ещё, Андреич. Так что пока мечты, и только. Со временем всё придёт, а пока нам только тыркаться. Опытным путём, — невесело усмехнулся майор.
В котомке Елисея ничего особенного не нашли — кое-какие припасы да всякая мелочь личного характера. А вот распоротая подкладка кафтана явила на белый свет небольшой кожаный свёрток со скрученными листами плотной бумаги внутри. Прочитать что-либо было абсолютно невозможно — писавший Елисей использовал тайнопись, сущую китайскую грамоту. Сазонов предложил испытать Никиту — он, будучи представителем этой группы, должен знать, как прочесть подобную вязь.
Никита, борясь меж своим уязвлённым самолюбием и возможностью пригодиться этим странным людям, сначала дал выход скопившимся эмоциям и лишь потом, успокоившись и справившись о состоянии отца, сказал, что готов помочь. Однако прочесть он смог далеко не всё, расшифровке поддалась лишь пара листов, остальное и для Никиты стало неодолимым препятствием.
— Ну говори, о чём он пишет?
— То, что я смог прочесть… Пишет о дороге до Ангары, острожках, количестве служилых людишек. О геройстве своём пишет.
— Интересно, хм. А дальше что? — поинтересовался Вячеслав.
— А далее не мочно мне прочесть, однако мыслю, что о вас пишет, — пожал плечами Никита.
— Логично. А что, Никита, отец твой прочёл бы? — озабоченно произнёс инженер.
— То не ведаю. — Никита плюхнулся на лавку и уронил голову на грудь. — Прошу вас не заключать меня в башню сызнова, да и людишек моих выручить оттуда нужно, мы не вороги вам, — глухо проговорил парень.
— А Елисей?
— Сей пёс изменой действовал, я отпишу на Русь об нём.
— Ладно, выпущу, но прежнее доверие заслужить надо будет, — решил Вячеслав, хлопнув ладонью по столу. Никита уверенно кивнул. — Ладно, Никита, ты иди, нам с майором поговорить надо. — И, проводив глазами Никиту, обратился к Сазонову: — Слушай, Алексей, я со Смирновым это обсудил уже. Короче, ты поставишь острожек у нашей границы на нашем берегу Уды у впадения её в Ангару и останешься там главным. Таможня и погранзастава, так сказать. Народу вас там будет немного, может с дюжину. Вахтовым методом парни там будут — по три месяца. Ваша задача — не пропустить чужого к нам незамеченным. Это очень важно. Возражения есть?
— Возражений нет, Вячеслав. Дело ясное… А кого мне дашь, Саляева, Новикова?
— Саляев с казаками будет заниматься сбором шкурок у туземцев. Новиков мне тут нужен, я же всё- таки не военный, мало ли что.
— Володя?
— Кабаржицкий? Да, на первых порах пусть он, а там посмотрим.
— Как с продовольствием будем решать?
— С собой возьмёте столько, сколько возможно. Приданные тебе тунгусы будут охотиться, у Владимира с рыбалкой неплохо. По возможности будем вас снабжать. В здешних лесах трудно с голоду умереть. Хотя мясо и рыба мне порядком поднадоели, картошки хочется, чёрт возьми! Но пока нельзя! Всё на высев.
— А когда она появилась на Руси, при Петре вроде? — улыбнулся Сазонов.
— Ну да, мне рассказали, что Пётр отправил мешок картошки из Голландии в Россию только в конце этого семнадцатого века. Да что Пётр, ещё при Екатерине Великой у картошки не было шансов. А в девятнадцатом веке ещё были картофельные бунты.
— Кабаржицкий рассказал? — засмеялся Сазонов.
— Ага, он самый. Вон смешно получится, если картошка в Россию придёт не из Европы, а из Сибири! Занятная коллизия, а? Хе-хе.
— Да уж, это точно. Может, и Бекетову потом подкинем картошечки? — предложил майор.
— Ну это как дела наши с ним пойдут. Точнее, не совсем с ним, мужик-то он неплохой, а с Московским царством.
— Ох, надеюсь, что всё ладно будет, — после некоторой паузы сказал Вячеслав, оглаживая бороду.
— Хорошо бы… Ладно, пойду готовиться к отбытию. Ты когда планируешь меня послать-то, Андреич?
— На неделе, Лёша, не торопись. Мы ещё десять раз всё обдумать успеем.
Мишку Черкаса, убитого Елисеем, похоронили на высоком берегу Белой со всеми почестями: сколотили гроб, сделали оградку и поставили православный крест над могилой. Казаки за такое отношение к убитому собрату очень зауважали начальство посёлка, присутствовавшее на похоронах. А Елисей так и остался висеть на суку в перелеске недалеко от посёлка. Собаке — собачья смерть.
Ивана Репу, литейщика, сцапанного Новиковым у хрипуновцев и вывезенного в Белореченский посёлок, вызвали к воеводе Ангарского края. Так Вячеслава представил Ивану Кузьма, ставший теперь казачьим атаманом. По случаю атаманства Кузьме выдали невиданные доселе штаны со множеством карманов, отличный кожаный ремень, высокие ботинки с мощной подошвой, а самое главное — небольшой для его лапищи пистолет с двумя обоймами и нож с широким лезвием. Нацепив всё это великолепие да рассовав свою мелочовку по карманам, Кузьма Фролыч стал напоминать современного для двадцать первого века Робинзона-спецназовца. Посмотреть на этого загорелого на майском солнце мужичину, с мощным волосатым торсом и серьгой в ухе, сбежались почти все жители посёлка. Они смотрели на него с таким нескрываемым удивлением и уважением, что Кузьма вконец стушевался и нацепил рубаху, чем вызвал несколько разочарованных женских вздохов. Для своих Кузьма теперь стал исключительно Кузьмой Фролычем и для всех девятнадцати человек непререкаемым авторитетом.
