цинской делегации обращали на себя внимание двое пожилых, но крепко сидящих в седле чиновников. Сунгарийцы уже умели отличать их от других по особому головному убору с заостренным верхом, на котором было закреплено навершие в виде шарика из различных камней и металлов, которые определяли положение чиновника в иерархической лестнице. Выходило, что всадник, что был левее, мог быть помощником военного коменданта ближайшего гарнизона — Нингуты, что вряд ли, или Гирина, что было вероятнее всего. Ибо нингутинские чиновники после неоднократного разгрома их гарнизона и стен крепостицы утратили всякое доверие со стороны двора империи. Второй, маньчжур с цепким, колючим взглядом из-под насупленных бровей, был представителем имперского чиновничества, и, по всей видимости, именно он и был старшим среди прочих. Чиновничья должность конечно же не отменяла его военного прошлого, что было правилом среди маньчжуров.
Мирослав, рассмотрев парламентеров, отнял бинокль от глаз и, повернувшись к товарищам, коротко бросил: «Пошли…» — и надел солнцезащитные очки — светило палило немилосердно.
Через некоторое время Гусак, Ким, Ли Хо, а за ними и остальные, ведя коней под уздцы, вышли на залитый солнцем луг, где они забрались на них, чтобы быть наравне с цинскими всадниками. Один из бойцов, уперев конец древка в седельную лямку, развернул бело-сине-зеленое полотнище стяга Сибирской Руси.
Под аккомпанемент громкого стрекота насекомых, кишащих в высокой траве, группа сунгарийских переговорщиков верхами неспешно сближалась с маньчжурами. Мирослав не сводил взгляда с передних всадников врага — их лица продолжали хранить безразличие, казалось, они ужасно скучают и весьма недовольны тем, что им приходится ожидать каких-то варваров для никчемных разговоров. Будто у них нет других, более важных дел. Когда между двумя группами всадников оставалось около полутора десятков метров, Гусак заметил, что чиновник противника несколько подался назад, что-то спросив у военачальника. После его ответа они снова замерли.
Когда между двумя группами верховых оставалось несколько метров, командир сунгарийцев натянул поводья, и даурка тут же послушно остановилась. Сняв очки и коротко кивнув маньчжурам, Мирослав заметил-таки некоторые эмоции на лице чиновника — тот переглянулся с напряженным военным коллегой и, после некоторой паузы, оглядев корейцев, безо всяких церемоний заявил:
— Вы подданные белого князя северных варваров Сокола? А ты, — указал он длинным желтым ногтем на капитана Гусака, — чужеземец из-за моря. Таков ли ты, чужеземец, кои и в Гэмун-Хэцэне при дворе императорском обретаются?
Благодаря неторопливой речи маньчжура Мирослав понял практически все из сказанного. По приказу Матусевича, давно начавшего учить язык главного противника Сибирской Руси на Дальнем Востоке, и благодаря появлению рядом с ним Эрдени этим же пришлось заниматься и многим другим. Даже для простых стрелков были сделаны небольшие словари-памятки с фразами на языке противника. А Паскевичу, Гусаку, Киму и другим офицерам изучение языка вменялось в обязательном порядке. По словам Лазаря Паскевича, в свое время по служебной необходимости учившего сложнейший венгерский язык, маньчжурский теперь был развлечением. Чего нельзя было сказать о письменности — пробовать выписывать принятые маньчжурами старомонгольские вензеля было настоящей мукой. Кстати, Гусак помимо прочего отлично владел родным для себя словацким, а также сносно говорил по-польски. Среди спецназовцев Матусевича вообще было достаточно бойцов, для которых не были в диковинку восточноевропейские языки. Это объяснялось спецификой работы отряда на западном направлении — стыке границ Польши, Венгрии, Валахии и Русии. Теперь же сунгарийский воевода, открыв курсы маньчжурского и корейского языков в главном городе доверенной ему провинции, повторил опыт Ангарска.
Соколов в свое время организовал обучение английскому языку под началом нескольких пленных американцев, потом появились учителя датского и немецкого — чиновники, присланные королем Кристианом вместе с нанятыми в Копенгагене мастерами-корабелами. Кроме того, даже бывший гражданин США во втором поколении португалец Димаш Азеведу имел двух учеников. Вячеслав не считал это лишним, всякое знание имело положительные стороны. А португальский язык вполне мог пригодиться, когда сибирцы выйдут, наконец, в открытое море. Близ берегов Японии или Кореи появление этих выдающихся мореходов было весьма вероятным.
Пока же приоритет был за языком империи Цин, следующими по важности были монгольский и китайский, ведь большую часть имперского войска составляли эти народы.
— Гэмун-Хэцэн — маньчжурское название Пекина, — чуть слышно напомнил Мирославу Ким.
— Пусть Ли Хо ведет переговоры, — ответил Гусак. — А я некоторое время побуду иезуитом.
Хеджон заставил своего коня сделать несколько шагов вперед, чтобы обозначить свое главенство среди сунгарийских переговорщиков.
— Мое имя Ли Хо, я командую войском, которое по приказу князя Сокола пришло к незаконно построенному вами городку на земле солонов, его подданных, — заявил принц, с вызовом глядя в глаза чиновнику-маньчжуру.
— Ты хорошо говоришь на моем языке, Ли Хо, — ответил тот, поморщившись с досады, — но слова твои полны лжи! Земли, лежащие по берегам реки Черного Дракона, принадлежат империи Цин с давних времен, а народы, живущие там, являются нашими данниками.
— Это не так, — усмехнулся Хеджон. — Народ дауров, народ солонов и прочие народы, кроме немногих родов мятежных дючер, являются подданными князя Сокола.
— Богдыхан — суть Бог земной, равного ему на земле не может быть! — произнес запальчиво военачальник. — Но великий император милостив и великодушен. Князь северных варваров должен склониться перед властью Цин и принять ее всей душой. Тогда милостивый богдыхан одарит князя Сокола щедростью своей, утвердит титул его и даст ему великие дары.
— А если князь Сокол не послушает князей-регентов Доргоня и Цзиргаланя, правящих при малолетнем императоре Фулине, сыне великого Абахая? Ведь до сих пор все присылаемые войска находили на этих землях лишь бесславный разгром и смерть, — спокойным, но твердым тоном отвечал Ли Хо, поглаживая эфес сабли. — Судьбу Нингуты может повторить и Гирин.
Маньчжуры будто подавились гнильем, их лица стали пунцовыми от гнева и стыда, но они нашли в себе силы сдержаться, а военачальник, поборов приступ гнева, бросил:
— Не бывать тогда миру между нами… — и уже хотел поворотить коня, чтобы отправиться в лагерь, как заговорил Гусак:
— Его нет и сейчас! Что с того? Но говорят, что чужеземцы, служащие империи Цин, не льют вам лучшие пушки, которые мы льем для князя Сокола?
— Ложь! Эти варвары льют лучшие пушки по приказу для империи Цин! — гневно возразил военачальник.
— А еще говорят, что чужеземцы делают вам плохие аркебузы, а для Сокола мы делаем аркебузы, которые их бесконечно превосходят! А речные корабли, которым не нужен парус и гребцы? Делают ли их для империи Цин?
— Император прикажет, и они сделают их! — обернувшись, воскликнул чиновник.
После чего маньчжуры, словно по команде, принялись разворачивать коней.
— Если вы сейчас уйдете в свой стан, не договорившись о мире между нами, мы атакуем ваш незаконный городок и ваш отряд, что прячется в зарослях орешника близ той гряды! — повысил голос Ли Хо, повторяя слова Мирослава, и указал обернувшимся на возвышающийся вдалеке каменный гребень.
Его словам не вняли, что было неудивительно. Маньчжуры, брезгливо поморщившись, отвернулись и продолжали неспешное движение к городку. Едва ли они подумали, что предостерегающие слова варварского военачальника стоят больше усилий, потраченных на сотрясание воздуха. А вот наличие иезуитов среди людей князя Сокола их даже обрадовало — теперь к этим чужеземцам при дворе не будут относиться с тем беспечным уважением, как это происходит сейчас. Но откуда у ближних варварских племен появилась нужда в заморских дальних варварах? Неужели теперь погрязшим в дикости речным князцам понадобились знания о будущих солнечных и лунных затмениях? Зачем им угадывать погоду, ведь ранее им достаточно было обратиться к духам? Неужели им составляют календари-летосчислители?! Но как варвар будет им пользоваться? А если им и правда отливают пушки, которые имеются у армий Цин, воюющих с минскими мятежниками? Что задумали северные племена? Откуда у них взялась наглость
